Раздел: не указан
Ключевые слова:
европеизация, переходный период, русская культура нового времени.
Аннотация:в статье проанализированы условия процесса европеизации русской культуры предполагает анализ понятия переходного периода в культуре. Стержнем переходного периода как некоего открытого культурного пространства является проблема человека и поиск ее новых решений.
Текст статьи:
Определение предпосылок и условий процесса европеизации русской культуры предполагает анализ понятия переходного периода в культуре. Стержнем переходного периода как некоего открытого культурного пространства является проблема человека и поиск ее новых решений. Поисковый, творческий характер переходного времени отражается во всех переплетениях нового и старого, светского и сакрального, своего и чужого, “родного” и привнесенного извне. Именно в эпоху “перехода” поворот к проблеме человека сопровождается познавательным бумом. Способы решения указанной проблемы, её связи с Абсолютом и миром составляют качественные характеристики антропоцентрического типа культуры, к коему относится русская культура Нового времени. Данный тип русской культуры, возникнув в XVII веке, обусловил своеобразие исследовательского интереса, который можно обозначить как философско-антропологический подход к истории российского сообщества. Он позволил выделить два важнейших момента для судеб отечественной культуры:
а) – переходный период от “язычества” до принятия и утверждения христианства (X-XII вв.);
б) – переход от Средневековья к Новому времени (XVII-XVIII вв.). Первый период завершил эпоху “космической телесности”[1] и открыл период “души”, т.е. выделил человека как субъект истории из ряда равных природных объектов. Второй переходный период имел ряд существенных отличий от первого. Во-первых, в нем нет резкой смены идеи Абсолюта как в первом случае. Во-вторых, в нем отсутствует начальная хронологическая граница. В-третьих, он гораздо сложнее первого по своим параметрам, проявлениям и последствиям. И его содеоржательная сторона концентрируется вокруг социальной интеграции и актуализации личностных свойств человека. “Она выражается мерой реализации человеческого потенциала в содержании всех видов деятельности и на протяжении всего жизненного пути человека. В явлении своей собственной объективации человек как личность, как объект и предмет своей собственной активности представляет собою общественно значимое, общественно-историческое явление…”[2].
При переходе к Новому времени период “души” уступил место эпохе “разума”. Этот поворот был вызван тем, что старое понимание человека и Абсолюта исчерпало свои мировоззренческие, аксиологические возможности, дошло до предельного самораскрытия, вступило в стадию статики, которая обусловила объективное появление и субъективное ощущение социокультурной неполноты и социокультурной асимметрии российской истории, смысловое напряжение между культурными текстами и контекстом, ментальным ядром культуры и ее периферическими пластами. Уже к середине XVII века стало очевидным, что архитектоника культурного ядра России характеризуется парадигматикой, т.е. нарушением традиционно сложившихся жанров, стилей, сюжетов и мотивов. Возникшая на этой основе социокультурная асимметрия явилась той базой, на которой выросли впоследствии новые концептуальные смысловые структуры – фреймы[3]. Именно фреймы (frame- англ. Рамка; строение; образ мыслей; система) организуют новое мировосприятие, мироотношение и поведение людей, так как аккумулируют в себе традиционную (типическую) и возможную новую информацию, которая может быть ассоциирована с каким-либо культурным концептом. В этом смысле концептуальные фреймы выступают как культурно-исторически обусловленная форма организации знаний о мире и человеке. Фреймы помогают нацелить людей на создание предпосылок для формирования программ преодоления сферы “Между”, для стимулирования, поддержания, развития способности людей идеально и практически переходить “Между” аспектами, уровнями культуры, “Между” культурой как исторически сложившимся организованным опытом, и программой воспроизводственной деятельности[4].
Начало “весны Нововременья” в русской культуре XVIII века было таким же как и в Европе и ощущалось в “перемещении интереса от символизма к естественному развитию”. Приход новых изобразительных форм, обращение к античности, соединение “земного и крайне мистического” разделение культуры на придворную (с большим количеством иноземных заимствований в быту) и народную и другие[5]. Достигнув в своем внутреннем развитии необходимого уровня, русская культура начала постигать сущность новых явлений западноевропейской культуры и осознанно усваивать их наряду с выработкой собственных культурных форм. Отставание культурно-философской мысли России от гуманистических традиций Европы объясняется татаро-монгольским игом, когда ценности византийского христианства были практически запрещены, а в повседневности восторжествовали страх, одиночество, разруха, отчаяние. По этой причине бушующая “весна Нововременья” в Европе отразились в русской культуре, по словам Д.С. Личахева, эпохой Ренессанса. Русский Ренессанс XVII века выразился не в подражании античности, “а в отказе от вычурности и пышности форм и переходе к простоте и искренности”[6]. Сущность Ренессанса заключалась в новом гуманистическом понимании человека. К началу Нового времени ренессансные искания “личности” дополнились новой картиной мира, в которой стали доминировать три важных понятия – природа, личность, культура. “Рассматривая мир как “природу”, человек переносит его в самого себя; понимая себя как “личность”, он делает себя господином собственного существования; проникаясь волей к “культуре”; он берет на себя построение собственного бытия[7]. Русская культура XVII века соединила в себе в сжатом виде и ускоренном варианте идеи гуманизма и новую модель мира и человека. В основе освоения новых культурных ценностей лежал механизм осмысления и переосмысления Своего (локально-культурного) и Чужого (европейского). Он строился на методе экстраполяции. “Экстраполяция — перенос накопленного культурного богатства, смыслов на осмысляемое явление, осмысление нового неизвестного через известное (или кажущиеся таковым), редукция нового к старому, что и превращает неосвоенное в освоенное”[8]. Благоприятные условия для подобной экстраполяции европейской культуры на русскую культурную почву сложились в России в середине XVII – начале XVIII веков. Большим культурным событием, способствовавшим укоренению европейской культурной традиции на русской почве было открытие в 1685 году первого высшего учебного заведения – Славяно-греко-латинской академии, которая должна была готовить высшее духовенство и чиновников государственной службы. Первыми учителями в ней были братья Лихуды – греки, окончившие один из старейших европейских университетов в Падуе (Италия). На протяжении почти 100 лет она оставалась крупнейшим учебным заведением, предварившим и подготовившим организацию Московского университета и Санкт-Петербургской Академии Наук. Для лекционных курсов, читавшихся в академии, было характерно стремление совместить античное наследие с христианством, риторику с поэтикой[9]. Значение Славяно-Греко-Латинской академии для русской гуманистической мысли трудно переоценить. В процессе обучения происходила переориентация философии от богопознания к познанию природы и человека. Необходимость освоения опыта мировой философской культуры для перехода к более высоким ступеням историко-философского развития побудила преподавателей академии к изложению античного фундамента западноевропейской средневековой философии.
В литературно-художественном наследии XVII века, отразившем дрейф русской литературной мысли в сторону Европы нам представляется достаточно ярким событием возникновение рифмованной поэзии под влиянием польского силлабического стихосложения. Автором был С.Полоцкий, который создал “Букварь”, “Рифмованный псалтырь”, два рукописных сборника “Рифмалогион” и “Вертоград многоцветный”. Продолжали дело С.Полоцкого его ученики Карион Истомин и Сильвестр Медведев.[10] Краткий экскурс в историю культуры XVII века как предвестника процесса европеизации русской культуры позволяет утверждать, что к концу века культура России переживает этап новизны. Переводные и отечественные авторы на все “лады” доказывают пользу новизны, её необходимость для “общего блага” и славы России. К ревнителям принципа новизны можно отнести префекта Славяно-Греко-Латинской академии Иосифа Туробойского, известных общественных деятелей Федора Поликарпова, Феофана Прокоповича. Принципы новизны особенно почтительно, внимательно и “любезно” реализовали авторы в области архитектуры, искусства, литературы. Наиболее ярко он отразился в русском барокко переходного периода. В нем присутствовали элементы традиционного средневековья, отголоски ренессансной культуры, маньеризма и предклассицизма[11]. Чистота барокко прослеживается особенно ярко в русской литературе. В отличие от западноевропейского русское барокко лишено трагизма и агрессии, а русские авторы берут из арсенала барокко лишь внешние его атрибуты: риторические приемы, выразительные средства, “культурные” формы. Несмотря на проникновение в русское пространство нового в XVII – начале XVIII века в культуре по-прежнему господствовали оппозиции “старое-новое”, “свое-чужое”. Новизна воспринималась как заграничное, а значит запретное, “поганое”[12].
К предпосылкам европеизации русской культуры следует, на наш взгляд, отнести такое свойство культуры переходного периода как динамизм. Само состояние переходности есть состояние движения, динамики, изменений, характеризующееся открытиями и новациями. Анализируя такую эпоху А. Дж. Тойнби писал: “В обществе, где мимесис направлен в будущее, обычай увядает и общество динамично устремляется по пути изменений и роста”[13]. Проявление динамичности культуры России XVII века нашло выражение в следующих типах культурных изменений: “изменения, ведущие к смене духовных стилей, художественных жанров и направлений ориентаций и мод…; изменения, ведущие к обогащению и дифференциации культуры…”[14]. Русская культура переходного периода (от позднего Средневековья к Новому времени) изменилась с одной стороны, как-то малозаметно, подспудно, а с другой стороны – это изменение происходило под знаком возвращения к утрачиваемой “истине”, вписывалось в привычный круг представлений и ценностей, получая статус “чина”. Разрушение механизма движения по кругу “чинов” было началом динамических изменений во всей архитектонике русской культуры. Следует обратить внимание на то, что динамичное поведение как новая культурная норма России переходного периода было не самоцелью, а служило средством выйти за рамки статики русской культурной старины во имя накопления опытного знания и “шлифования” разума. В петровское время путешествие за знанием в Европу стало практически первым требованием, предъявленным к молодым боярам и дворянам со стороны царской власти. Пример динамизма демонстрировал сам Петр I. Вместе с тем, вызываемый “сверху” быстрый темп движения культуры имел не только достоинства, но и недостатки: поверхностность заимствований, внешняя, а иногда и неумная подражательность, презрение к самобытной родной культуре, к устоявшимся вековым семейным традициям.
Эпоха петровских реформ стала переломным моментом в социально-политической идеологии, в которой идея государственности получила новое выражение. Освободившись от рамок национальной культурной традиции, русская социально-политическая мысль получила возможность черпать идеи из богатого запаса европейской теоретической мысли. О “слепом” и “бессознательном” заимствовании в данном случае не может быть речи. Русская мысль воспринимала европейскую мысль в той форме, в какой та имелась налицо. Но она ее воспринимала не слепо, а подвергла интерпретации, чтобы разобраться с ее помощью в собственной жизни. Таким образом, русская социально-политическая мысль проявила известную самостоятельность, как в процессе усвоения; так и в процессе приложения усвоенного к русской действительности. Много сил и внимания русская теоретическая мысль уделила поиску оправдания “светского жития” и “светской государственности”.
Открытый поворот к европейской культуре в начале XVIII века был ознаменован реформами Петра I. Реформы затронули все сферы жизни российского общества: хозяйственную, административную, военную, внешнеполитическую, церковную, культурную. Реформационные преобразования в деятельности российского государства занимают видное место. В последние триста лет страна перманентно находится в состоянии реформ. Однако петровские реформы в череде всех остальных занимают по справедливости особое место. Они отличались содержанием и масштабами. Во-первых, они продемонстрировали решительный сдвиг от средневековья к Новому времени, (от сакрального к светскому), во-вторых, они показали европейскую направленность всех преобразований. Реформы по способу осуществления носили наступательный, декретный характер. Петровские преобразования носили двойственный характер: 1) проводились в интересах дворян и монархической власти; 2) стимулировали экономическое, социальное и культурное развитие страны.
Ход, итоги, содержание петровских реформ находили в русском обществе диаметрально противоположную оценку: от безоговорочного принятия, до полного осуждения и отвержения. Это и понятно. Ломалось традиционное, устоявшееся “истинное” и уступало место Новому, Иному, неизвестному. Одни и те же понятия (свобода, справедливость, истина, благо, добро, зло, счастье, красота, вера, святость) начинают приобретать иной смысл, иногда просто исключающий первоначальный. В такую переломную культурно-историческую эпоху усиливается массовое переживание истории как хаоса неподвластного человеку, катастрофичного для культуры и цивилизации. В этот момент актуализируется эристика[15]. Под эристикой Аристотель понимал искусство спора, в ходе которого традиционные культурные понятия сменяются неклассическими критериями. Устраняя критерии и привычные ценностно-смысловые измерения. Эристика как “своеобразный смысловой конфигуратор переходных эпох”[16] выполняла роль механизма выживания национальной культуры в неблагоприятных для нее условиях.
Эристика в условиях политической и нравственной “сумятицы” конца XVII – начала XVIII века в России разомкнула непреодолимые ранее психологические, нравственные, мировоззренческие и идеологические границы в культуре. Суждения о внутренней смысловой готовности русской культуры воспринять ценности и идеи западноевропейской культуры получили достойное и достаточное подтверждение в большом массиве историко-философских, историко-культурных и иных источников, которые богато представлены памятниками словесности этого периода.
В заключении хотелось бы отметить, что предпосылки и условия европеизации русской культуры лежали в основе преодоления Иного (европейского) способа полагания смысла, как чуждого, враждебного. Новый способ полагания смысла в русской культуре позднего Средневековья и начала Нового времени основанный на признании права диалога культур, пронзил все тело русской культуры, как культуры локальной и тем самым позволил “утвердить смысл человеческой жизни и соотнести его со смыслом сущего”[17].
[1] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн. 1-2, М.1992-1994.
[2] Елисеев О.П. Культурная антропология М.2003.С.160.
[3] Кондаков И.В. Архитектоника русской культуры. Диссертация доктора философских наук в форме научного доклада. М.1998.С.30.
[4] Ахиезер А.С. Философские основы социально-культурной теории и методологии// Вопросы философии, 2000, № 9,с.31.
[5] См. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.1988, с.280,290-297,355-368.
[6] Там же, с.368.
[7] Гвардини Р. Конец нового времени// Вопросы философии, 1990, № 4. с.140.
[8] Ахиезер А.С. Философские основы социально-культурной теории и методологии //Вопросы философии, 2000, № 9, с.31.
[9] См. Русская мысль в век Просвещения.- М.,1991.с.23.
[10] См. Панченко А.М. Русская стихотворная культура XVII века Л.1973.
[11] См. Славянское барокко: Историко-культурные проблемы эпохи. М., 1979; Барокко в славянских культурах. М.1982; Морозова А.А. Проблема барокко в русской литературе XVII – начало XVIII века (Состояние вопроса и задачи изучения //Русская литература,1963, №2)
[12] См. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской литературы. (До конца XVIII века //Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып.414. 1997.С.7-8).
[13] Тойнби А. Дж. Постижение истории. М. 1991. С.80.
[14] Ерастов Г.С. Социальная культурология.М.,1994. Ч. I с.295-296.
[15] См. Кондаков И.В. Архитектоника русской культуры. Диссертация доктора философских наук в форме научного доклада. М. С.40-41.
[16] Там же с. 40.
[17] Самарий Великовский. Умозрение и словесность. Очерки французской культуры. М.- СПб, 1999, с.673