Автор(ы) статьи: Ларкин Лев Геннадьевич – ЛГПУ
Раздел: Историческая культурология
Ключевые слова:

война, люди, Боги, сражение, сущность войны, обязательность войны.

Аннотация:

В статье рассматривается изменение сущности понимания войны в истории культуры. В древнейших письменных источниках Война не просто упоминается, но описывается как совершенно сформированное явление, прочно укорененное в жизни сообществ. (индийские Веды, знаменитые эпосы Махабхарата, Рамаяна, Ригведа являются именно такими источниками, которые повествуют о битвах, оружии, мощи последнего, стратегии и тактике войн¸ победах, поражениях и др. Израильские письменные источники,вся Греческая и Римская мифология обращена к войнам. Нормандско-скандинавская мифология вся проникнута духом войны, где Бог Один устанавливает порядок на земле, устанавливает нормы справедливости . По сути дела вся мифология, первые письменные источники, устное народное творчество говорит о войнах и войне.

Текст статьи:

Войны, происходившие в социуме вплоть до середины ХХ века схожи друг с другом. Имея примерно одинаковые кластеры целей они решали проблемы более или менее жесткими средствами, большим или меньшим числом военной силы, оружия и др. Это характерно и для рабовладения, и средневековья, и нового времени и индустриальной эпохи, сопровождая все культурные изменения социума. По данным военных  специалистов до середины ХХ века в год в социуме происходило около 3 войн^[1]. Укоренение войн настолько нормативно, что стало способом измерения мирного времени и самого мира.

Доядерная эпоха, как и весь социум, основанный на приспособительном способе производства[2] (Э.Тоффлер), был более или менее однороден. Как и вся культура, в нем были более или менее однородны и войны, в любом случае масштабирования, являющиеся локальными и не могли истребить человечества как биологический вид. Являя собой в высокой степени уникальность, доядерные войны увеличивали свою мощь и силу, но не более того.  Взаимообуслоенность и вложенность двух явлений друг в друга послужило основой для анализа развития понимания войны в культуре.

В древнейших письменных источниках Война не просто упоминается, но описывается как совершенно сформированное явление, прочно укорененное в жизни сообществ. Такое мы видим в индийских Ведах, которые исследователи рассматривают как первоначальную философию, где войны постоянно осуществляются между Богами, Богами и людьми, Богами человекоподобными и звероподобными (Бог обязьян Хануман) и др.

И Махабхарата, и Рамаяна, Ригведа являются именно такими источниками, которые повествуют о битвах, оружии, мощи последнего, стратегии и тактике войн¸ победах, поражениях и  др.   Именно Боги в процессе войн выполняют свои главные функции – устанавливают на земле космический порядок, учат людей нравственности и покорности,  наказывают бунтарей, а в случае непонимания последними своих ошибок, просто сметают эти народы с лица Земли[3].

То же мы наблюдаем и в израильских письменных источниках, которые описывают войны. Вся Греческая и Римская мифология обращена к войнам. Нормандско-скандинавская мифология  вся проникнута духом войны, где Бог Один устанавливает порядок на земле, устанавливает нормы справедливости[4].

По сути дела вся мифология, первые письменные источники, устное народное творчество говорит о войнах и войне.

 Этим же духом проникнута и протославянская, славянская и русская мифология, где воспеваются битвы, герои, богатыри. Многие имена их стали нарицательными и вписаны в нормативные конструкту культуры до нынешнего времени. Всем известны и сейчас используются имена Ильи Муромца, Алеши Поповича, других былинных персонажей. Их именами называли даже танки и самолеты в годы второй мировой великой отечественной войны[5].

Следовательно, насыщенность культуры войной, знаниями о ней, ее символизацией выступает как значимая часть любой этнической культуры и в целом культуры мировой. Это дает основания, ранжировать данные знания по следующим векторам бытийственности – онтологизации войны, нисходящим по уровням значимости:

1. Война между Богами выступает как средство установления космических законов бытия;
2. Война социумов выступает как установление порядка социального уровня в определенном культурном пространстве (по Канту война есть «взаимная недоброжелательное общительность людей и обществ»)[6];
3. Война между членами обществ (воинами) предполагает не просто военные действия, а наличие развитых социальных институтов, подготавливающих воинов (и социум) духовно, ментально и физически к возможным военными действиям, то есть, в социуме формируется постоянная готовность к войне, по сути дела она вписано в людей     генетически, что позволяет говорить о нациях воинственных, добродушных, отважных и др.
4. Война как постоянно действующий (реально или виртуально) феномен вписывается в жизни людей. Каждый воин имеет свои истории побед и поражений, пребывание на войне – яркая веха в его жизни, его биография – биография воина.

То есть, онтологическая сторона войны прочно закреплена в культуре по космическим, социальным, ментальным, личностным позициям, именно эти уровни – формы бытия указывают мыслители как основания войн.

По сути дела, все греческие философы писали о войне как необходимой данности, которая первоначально устанавливается Космосом, ибо он возник из Хаоса и тьмы, где свет и порядок произвел необходимые перемены и создал условия для жизни людей. Затем люди и сообщества продолжают поддерживать его, укореняя войны все глубже, что позволяет говорить. Что все государства, так или иначе заинтересованы в войнах, воинах и качествах последних (сила, мужество и др.)

Платон в своем «Государстве» отмечает, что сама форма государственного устройства, развивает нужный ей тип человека^[7]. Культурология, в свою очередь отмечает, что каждый тип культуры создает тот тип личности, который «может в ней (культуре) жить, действовать и преобразовывать себя и окружающее»[8].

Цицерон увязывал войны с природной сущностью человека, подверженность его страстям (зависть, жажда власти и богатства), что толкает его на вражду и войны в целом «Из различия ин­тересов, когда одному подходит одно, а другому другое, возникают раздо­ры»^[9].

Социальная онтология по нему (Цицерону), не может искоренить войну вообще, она может лишь вести ее в нормативных актах человеческой культуры. Это требует множественных усилий, в частности, изменения нравов людей посредством их воспитания и образования и созданию правовых норм ведения войн в целом, что служит предтечей формирования международного права.

Между тем, с подобным были солидарны не все и в той же мифологии, трактатах мыслителей есть множество высказываний, отрицающих войну и насилие, как таковое.

Война начинает рассматриваться лишь как средство, позволяющее решить определенные проблемы, то, есть, по выражению Гамова, она выступает как «функционализация и  инвариант понимания войны в культуре.»[10].  Такие идеи высказывали философы Греции, Рима, Китая, индии, Древнем Востоке ^[11].

Древнеиндийская литература, в частности трактат «Артхашастра», очень отчетливо проводит мысль о взаимосвязи войны и по­литики^[12]. Его автор — мыслитель Чанакья, отмечает, что политика – главная давлеющая сила в жизни государства и государств. Так как цель ее (политики) – польза государства, то она (польза может быть достигнута шестью способами^[13], одним из которых выступает война.

В «Артхашастре» отмечается, что использование войны как инструмента политики может привести государство к трем разным позициям — упадку, застою, развитию^[14]. В силу этого применять войну следует чрезвычайно умело. Он подчеркивает, что война – есть крайнее средство, без нее у правителя есть, чтобы государство процветало, так как должно быть основано на «правильной политике». Он говорит, что война это острое оружие, которое в неумелых руках принесет лишь вред и упадок государству. Неправомерное развязывание войны он называет «неправильной политикой», который противоречит миру и труду. Именно это должно развивать, поддерживать и защищать государство.

Схожие мысли  мы обнаруживаем в древнеиндийском и древнекитайском наследии. В «Махабхарате» и «Дхаммападе» (Древняя Индия) присутствуют свидетельства понимания абсурдности войны, лишенности ее смысла. Уже в первом произведении говорится о том. Что война порождает корни дальнейшей войны, более того, любая победа есть поражение. Если же  нет вражды, то нет и войны. «Махабхатара» призывает: «Да будут презренны цели, ради которых произойдет убийство»^[15]. То есть индийский эпос отмечает, что «в войне нет ни блага, ни законности, ни пользы, откуда же быть счастью?»^[16].

«Дхаммапада» не только  отрицает всякую войну и вражду. Но и полдчеркивает, что любая победа – основа для ненависти, так как ущемляет благо (моральное или материальное) других. «Победа порождает нена­висть»^[17].

Буддисты и сам Будда, которому приписывают сборник изречений «Дхаммапада» указывает, что война происходит внутри каждого человека, неспокойный человек – сам есть основа для любой войны и поэтому истинный путь – приведение себя к совершенству. Поэтому постижение себя и усмирение собственных страстей – единственная цель, достойная жизни человека и достижения им счастья. «Если бы кто-нибудь в битве тысячекратно победил бы тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой — величайший победитель в битве»^[18]. Поэтому недеяние зла  — есть основа добродетелей, счастливой и долгой жизни.

Китайская мысль также подчеркивает эти мотивы. Так, в «Книге правителя области Шан» война выступает как основа благополучие государства, которое возможно только при победоносно проведенной войне. Последнняя  делает государство бога­тым, а «богатое и хорошо управляемое государство — путь к господству в Под­небесной»[19].  При этом война могла выступать и как объеднительная сила разрозненных государств. Только в этом случае война – благо. В остальных оно — гибель государства и людей.

Другие китайские мыслители определяли войну с точки зрения ее пользу и выгоды для государства, с точки зрения военного искусства, которое выступало основой для победоносной войны , и с точки зрения объединения государств, то есть решения политических вопросов.

При этом у  Конфуция есть понимание того, что войны не бытийственна. Она ограничена, не изначальна. Она не есть основа взаимопонимания и благоденствия.  Он говорит в своем трактате «Ли цзы», что война может быть удалена от общества, если оно следует Дао. Нахождение в пути совершенствования (Дао) в принципе отрицает войну и может помочь людям и государствам достичь благоденствия иным путем. Необходимость войны наступает тогда, когда общество отходит от правильного понимания и следования Дао, следовать ему помогают ритуалы и правила, долг мужа. «С их помощью упорядочивают (отноше­ния) государя и подданных, связывают родственными чувствами отцов и де­тей, дружелюбием братьев, согласием супругов. С их помощью устанавлива­ют порядок, намечают границы полей и общин…»^[20].

Таким образом, война выступает здесь лишь как средство упорядочения и утверждения ритуала и долженствования, что в совокупности может способствовать созданию идеального государства. Бедность и пороки присутствуют там, где государство сворачивает с праведного Дао, если этим не пренебрегать, то общество совсем может обойтись без войн.

В результате укорененность войны в социуме и рассмотрение ее как части социокультурного процесса подвергается здесь существенным сомнениям, что в целом можно отразить как ряд положений, где

1. война не бытийственна (не отнологична);

2. причины ее развязывания зависят от сворачивания с праведного Дао;

3. война только средство восстановления порядка, но никогда не может быть первопричиной бытия.

4. устранение пороков и бедности – основа праведного мира;

5. война не может устранить пороки и бедность, а только углубит их.

Вышеприведенные изыскания позволяют дать представления о размышлениях древних философов и военоначальников о сущности войны, ее месте в жизни общества. Именно в это время вырабатываются основные концепции понимания войны, в основе которых понимание ее функциональности и инвариантности, онтологизации мира и онтогогизации войны. В целом бессмысленность войны как способа решения общественных вопросов, начала глубоко укореняться в культуре.

Даосы и моисты придерживаются схожих взглядов. Отмечая бесперспективность войны, невозможность решения ею мирных вопросов, ненужность и опасность совершенствования вооружения и воинских искусств, так как все это в совокупности удаляет людей с правильного пути и внушает им ложные устремления.

Отсюда война как реальная, так и мнимая уродует при роду общества и человека.

Схожие мысли мы видим у всех античных философов, которые отмечают бессмысленность войны, невозможность решения ею блага всех людей, а следовательно и ненужность и вредность, с этими мыслями удивительно тонко совпадает изречение Ф.М. Достоевского «Победа не стоит слезинки одного ребенка», что в целом говорит о том, что человеческая мысль примерно одинаково оценивает насилие во все времена и у всех народов.

О правомерности этого говорит и анализ последующих размышлений философов и общественных деятелей Европы относительно войны.

Процессы размышлений над сущностью и местом войны в обществе продолжали европейские философы и ученые, такие как Г. Гегель, Т. Гоббс, Г. Гроций, К. Клаузевиц, Н. Макиавелли, К. Маркс, П.- Ж. Прудон, Ф. Энгельс и др., в работах которых были рассмотрены:

À    место человека в войне, обществах и войнах,

À    способы управления войной, сущность и совершенство оружия,

À    фунциональность войны и многие другие.

В частности, Н. Макиавелли — итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель — занимал во Флоренции пост секретаря второй канцелярии. Много размышляя над виденным и изученным в своей знаменитой книге «Государь» он немало способствовал и пониманию и понимаю войны и противоречивых отношений между людьми. Он полагал, что война – нормативная позиция социума, что позволяет утверждать, что придерживался идеи бытийственности (отнологизации) войны.

Политика государства, по его рассуждениям, должна быть ориентирована на 2 позиции: «делать за­воевания и сохранять свою свободу»^[21]. В силу этого, нравственные каноны с войны должны быть сняты, государства просто должны уметь вести войну и побеждать в ней., ибо только победа – доблесть и заслуга государей. В противном случае народ его не поддержит и не поймет, так как мудрый государь «не должен иметь ни других помы­слов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений, военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого»^[22].

При этом, он видел обреченность войн, так как последние войны «ра­зоряют одинаково и победителей, и побежденных, так как одни теряют свои владения, а другие — деньги и имущество»^[23]. Но, тем не менее, война как инструмент государственной политики должна существовать всегда.

Его современник Эразм Роттердамский, напротив, был сторонником пацифизма и отстаивал иную точку зрения, утверждая, что война – абсолютное зло. При этом он обреченно говорил, что мир отовсюду изгнан и повсюду сокрушен. Все в мире решается лишь с помощью войны. Все перед ней бессильны и могут только сетовать на свою долю. Именно эти позиции изложены в его трактате «Жалоба мира, ото­всюду изгнанного и повсюду сокрушенного». Он, вслед за древними мудрецами восклицал: ищите причины раздора в самих людях, ибо раздоры везде и в палах. И в хижинах.

Эразм Роттердамский ясно осознавал, что бытие войны устойчиво, причины их возникновения нельзя аннулировать. При этом он отмечает, что не война, а именно мир представляет истинную ценность жизни и человека и государства, а потому войны бессмысленны.  Как выход из этого положения он предлагает программу действий, которые смогут изменить баланс сил между войной и миром, нахождение выгод народа, которому не нужна война, стабилизации границ между государствами. Все это превентивные меры, которые, по его мнен6ию, если не искоренят войну, то значительно ограничат ее масштабы.

Голландец Гроций Гуго в своей работе «О праве войны и мира приходит к выводам, что войны избежать невозможно, так как их причина постоянные войны между людьми. Само явление войны он рассматривает в двух смыслах. В первом он понимает состояние борьбы, которое постоянно присутствует в общественных отношениях ме­жду людьми^[24]. Ее он определяет как частную^[25]. Она – предтеча войны вооруженной, государственной.  Частная война предшествует войне публичной, то есть вооруженному столкновению госу­дарств. По его мнению и частная и публичная война имеют единую природу и является продолжением отстаивания права.  «Самые первые побуждения природы ничуть не противоречат войне, даже на­против, скорей ей благоприятствуют. Самая цель войны — сохранение в непри­косновенности жизни, сохранение и приобретение вещей, полезных для жиз­ни, — вполне соответствует первым побуждениям природы», — отмечал Гро­ций^[26]. По его мнению, война — есть вид суда, следовательно, адекватна божьему суду и божественному праву. Получается, что множественные права (природные, человеческие, социальные, Божьи) не отвергают войну, а считают ее естественной. Именно на этом основании он разрабатывает военное право.

Эти воззрения были подвергнуты критике философами-просветителями. В частности, Шарль Луи де Монтескье в «Персидских письмах», «О духе законов» критикует прежние воззрения, отмечает, что «война всех против всех» не есть основная особенность первобытных людей и, следовательно, Гроций не прав. Он утверждает, что «приписывание перво­бытным людям желания властвовать друг над другом»^[27] не есть их  родовое свойство. Исходя из того, что именно  мир – естественное состояние человека и сообщества, первобытный человек вынужден был воевать, так как чувствовал свою слабость^[28]. В силу этого, нападения друг на друга не первично^[29]. Поэтому в первобытно  обществе войны достаточно редки.

Это проходит в процессе формирования обществ, когда люди ощущают коллективную силу. «Каждое отдельное обще­ство начинает осознавать свою силу — отсюда состояние войны между народа­ми. Отдельные в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные выгоды этого общества — отсюда война между отдельными лицами», — так Монтескье объяснял появление двух видов вой­ны^[30].

Монтескье указывает, что война – социальное явления, направленное на сохранение своего государства. И эта конечная цель оправдывает в его глазах бытийственность войны. Поэтому для того, чтобы существовало общество необходима война., так как «из права войны вытекает право завоевания; оно — следствие, и потому должно следовать его ду­ху»^[31]. Война, отсюда — созидательная сила, так как: «завоевание есть приоб­ретение; но дух приобретения связан с духом сохранения и пользования, а не с духом разрушения»^[32]. При этом он указывает, что проигравшая сторона разрушается, а с ростом науки и включения ее в военную промышленность, предугадать исходы последующих войн просто невозможно. Война становится такой разрушительной силой, которая может разрушить человечество.

Жан-Жак Руссо, так как же, как и Монтескье, возражал Гоббсу относительно склонности диких людей к войнам. Он указывает, что война – порождение гражданского общества, где властвует собственность. Последняя и служит причиной войн, так как порождает неравенство, зависть и жажду обладания вещами. Кроме этого, война – чисто государственное мероприятие. «…Война, — подчеркивал он, — это отношение отнюдь не человека к человеку, но Государства к Государству, когда частные лица становятся врагами лишь случайно и совсем не как люди и даже не как граж­дане, но как солдаты; не как члены отечества, но только как защитники его»^[33]. После войны завоеватели и завоеванные навсегда остаются в состоянии готовности к войне. Эти условия не позволяют ставить вопрос о вечном мире.

Гердер также отрицал воззрения Гоббса о войне как родовом свойстве людей ^[34]. Он, напротив полагал, что истинная черта человека гуманность. И именно она – цель, к которой стремится человечество. «В каких бы условиях ни существовал человек, в каком бы обществе ни жил, в уме его всегда могла быть только одна гуманность, и возделывать мог он лишь, дух гуманности, как бы ни представлял ее себе»^[35].

Война выступает только как средство достижения гуманности. Более того, он настаивает, что  «у природы война никогда не бывает целью… иногда война бывает печальным средством, кото­рого и сама матерь всех вещей не могла избежать, — зато она применяла это средство для более высоких, далеко идущих, многообразных целей»^[36]. Поэтому война может иметь позитивные цели, в частности достижение вечного мира, что, по его мнению, предполагало формирование у людей определенного пацифистского мировоззрения.

Воззрения И. Канта уже упоминались в предыдущем параграфе, поэтому здесь мы опустим его точку зрения на счет войн.

Философия Гегеля наделяла смыслом все происходящее в истории, таким же смыслом, с его точки зрения, была наполнена и война. Он подчеркивал: «Всемир­ная история есть… развитие элементов разума»^[37].  Все в истории наполнено смыслом, в том числе и война, который, однако, можно обнаружить лишь под определенным углом зрения. Таковыми могут стать взаимоотношения государства и нации, в которых абсолютный дух обнаруживает себя наиболее полнокровно. Если государство – духовный организм, то нация – ее дух^[38]. Государство – это форма, которая реализует устремления духа (нации), поэтому это устремленность и рождает постоянную междоусобную войну. ТО есть, само существование государства с нацией внутри – уже причина войны. Он отмечает, что «сущность государства необходимо приводит к войне»^[39]. В силу этих размышлений, Гегель приходит к выводу, что война – суть природа вещей.

К. Клаузевиц продолжает рассмотрение войны в духе Гегеля.^[40]

Маркс рассматривает ее как продолжение внутриклассового противоречия  и борьбы. Он усматривает причину войны в виде материальной основы, которая  первоначально становится основой межклассовой борьбы и переносится впоследствии на межгосударственную арену. Он отмечает, что «общество, основанное на противоположности классов, приходит, как к последней развязке, к грубому противоречию, к физическому столкновению людей»^[41]. Примерно той же точки зрения придерживается и Ф. Энгельс,   подчеркивая: «насилие есть только средство, целью же является, напротив, экономиче­ская выгода»^[42]. Таким образом, с их точки зрения, основа войны кроется в противоречиях и межклассовой борьбе, которая есть, с их точки зрения, рациональное и вполне объяснимое явление. Поэтому война будет существовать столь долго, сколь долго общество будет стратифицировано и классово антогонистично.

Французский политик, публицист, экономист, философ-мютюэлист и социолог, член французского парламента и первый человек, назвавший себя анархистом Пьер Жозе́ф Прудо́н  предпринял попытку создать теорию войны как взаимообусловленность рацио-иррациональных аспектов. Он отмечал, что она (война) – клубок непониманий и никто точно не может ни объяснить ее причины, не предугадать ее следствия, так как она – следствие войны между государствами, войны в сердце человека, войны между кланами и народами. Тем нее менее, он связывает бытование войны с бытованием человечества, говоря, что «война есть неотъемлемое свойство человечества и будет сущест­вовать, пока существует человечество»^[43]. Но самым главным причинным свойством войны он считает собственность.

Его знаменитый афоризм «собственность – есть кража» буквально притягивает к себе вражду и готовность к войне. Поэтому для искоренения войны нужно равенство, которое даст и свободу и братство. Равенство, братство, свобода, по Прудону станет основанием для анулирования государства со всеми функциями его законодательной и исполнительной власти и упорядочит быт людей, что само по себе приведет к устранению причин войн. То есть анархия (или по Прудону – свобода) ликвидирует имущественное неравенство, а современное ему государство лишь поддерживает и укрепляет имущество «воров или наследников воров».

Тем не менее, война бывает нужна, но в преобразованном виде «… прогресс в науках и нравах изменяет только предмет и форму войны», — подчеркивал французский мыслитель ^[44], так как именно она может создать гармонию мира^[45].

Оноре де Бальзак в своей «Человеческой комедии» неоднократно говорил, что все вокруг – война, что истинной причиной настоящей войны выступают не политические или экономические законы, а  мелкие человеческие конфликты, которые затем облачаются в прекрасные и значительные одежды, наделяются смыслом, украшаются знаменами и иными фетишами и ведут государства друг на друга. Если бы «люди, на самом деле знали, что есть причина войны, они совсем бы перестали уважать друг друга»^[46].

Таким образом, можно сделать вывод, что 18-19 века развивают позиции бытийственности и функциональности войны. Мыслители приходят к необходимости вскрытия ее смыслов, проводя герменевтический анализ причинно-следственных позиций, ее развязавших, выводя на передний план ее сущностные доминанты, цели и средства их достижения, пытаясь найти гармоничное соотношений последних, если подобная терминология применима к войне вообще.

Война в истории России всегда играла ключевую роль, что отражалась на ней и в качественном и в количественном отношении. Ключевский В.О. дает следующие цифровые оценки ведения Россией войн: с XIII по XV век великорусская народность вынесла 160 внешних войн, часто воюя одновременно с несколькими врагами. В XVI веке Россия воевала 43 года, в  XVII веке — 48 лет, в XVIII веке — 56 лет. Эти цифры позволяют говорить, что половину жизни россияне проводили в войнах и практически каждый мужчина был воином, в обязательном порядке в каждой семье эти проблемы были чрезвычайно близкими и опасными. В силу этого, война осмысливалась и как бытийственность, и как практическая деятельность, и как образ жизни и как смысловая категория.

Последняя позиция – смысловая категория из абстрактных рассуждений о войне трансформировался в жизненную необходимость. Она эмоционально морально и нравственно символизировалась, обретала художественно-образную окраску и прочно вошла в нормативные аспекты образа жизни всего населения. Осмысливая войну в причинно-следственных аспектах, русские писатели и ученые, во многом продолжая линию предшествующего теоретического обоснования войны, приходят к выводу, что доминантной в ней являются не столько материальные и государственные причины, сколько возможность укореннености жизни русского духа, русской духовности, русской идеи и русского национального характера, возможность его выживания и победоносности.

Так как художественная литература России 18-19 веков вбирала в себя философские и социологические направления, то целесообразно остановиться на произведениях великих русских писателей, размышлявших о войне. Конечно, это А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Тургенев и др., которые имели к войне непосредственное отношение и выразили его в своих трудах.

А.С. Пушкин поэтизировал войну, все его творчество наполнено множеством стихов о войне, подвигах русского народа и восхищением патриотизма солдат и др. С течение времени он относит себя и весь свой род к воинскому сословию, отмечая, что на протяжении 5 веков все его предки участвовали во всех крупных войнах, что не могло отразиться на нем и его мировидении. Основателем рода Пушкиных считается один из правнуков Г. Олексича Григорий Мархиня, получивший прозвище «Пушка», давший основу фамилии своим потомкам. Занимаясь историей своего рода, Пушкин ощущал себя причастным не только к его деяниям, но и всем социальным событиям, в большинстве которых принимали участие его предки. Воспевая героизм и конкретных персонажей и чисто символически он поэтизировал и романтизировал войну, не рассматривая ее как зло, но лишь как возможность демонстрации воли свободной сильной творческой личности, поднявшейся над обществом и презирающей его низменные интересы. Воспевание личностного героизма и служения правому делу и родине прослеживание во всем его творчестве. Поэтому взгляды Пушкина на войну можно рассматривать как социально-антропоцентристскими, где цели сольной личности совпадают с общественными интересами.

Л.Н. Толстой – будучи с течение 5 лет военным (1851-1856 г.г.) и участвуя во многих военных стычках и крупных сражениях, он имел непосредственное представление о войне. Он рассматривал ее как зло, но все акцентировалось на нравственно-психологическом анализе. Он отмечал, что есть испытание всех душевных сил человека в момент их наивысшего напряжения. При этом военачальники и полководцы совершенно не интересуются людьми, а лишь возможностью реализации поставленных перед ними целей. Он много размышлял о войне как зле и прероды последнего, отмечая: «Отыскивая причину зла в мире, я углуб­лялся и углублялся. Сначала причиной зла я представлял себе злых людей, по­том дурное общественное устройство, потом участие в насилии тех людей, ко­торые страдают от него (войско), потом отсутствие религии в этих людях, и, наконец, пришел к убеждению, что корень всего — религиозное воспитание. И потому чтобы исправить зло, надо не сменять людей, не изменять устройство, не нарушать насилие, не отговаривать людей от участия в насилии и даже не опровергать ложную и излагать истинную религию, а только воспитывать де­тей в истинной религии»^[47].

Последовательно переходя от понимания к пониманию, Л.Н. Толстой останавливается на необходимости правильного учения, или формирования грамотного и добротного мировоззрения, которое в принципе может отменить зло и все формы, в которое оно обличено.

Поэтому для него война – результат неправильного воспитания людей. Более того, он отмечает, что если одно поколение полностью воспитано верно, то и необходимость войны отпадет.

Достоевский Ф.М., пытаясь найти смысловые корни войны, отмечал, что его взгляды на войну выходят за пределы признанных и религией и обществом, и политикой значений. Он полагал, что война изначально бытийственна, она онтологична, она «бывает каждые 25 лет. Не останавливают её ни развитие, ничего. Зна­чит, нормальное состояние», — писал он^[48]. Следовательно – это закономерность развития. «Мнение, что будут открыты такие орудия истребления, что нельзя будет вое­вать, вздор», — утверждал он^[49]. Более того, от. Как и в свое время И. Кант отмечает, что: «Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие»^[50]. Он указывает, что именно война позволяет человеку отбросить все наносное и дает начало проявлению истинно человеческого бытия. «Вы скажите, — писал мыслитель, — что и кроме войны есть много великих идей для воспитания и испытания человеческого. Правда, но когда ещё они дойдут и не затемнятся ли, напротив, в мирной жизни с капитализацией, бесчестием, подлостью. То­гда как тут они неминуемы сами собой»^[51].

Русские философы, след за писателями ( В. С Соловьев, Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, Л. Шес­тов, Б. П. Вышеславцев) и др. исследователи категорию «смысл войны». Понимая, что вся русская история – есть история войн, что она, как ни в какой другой культуре не стала столь нормативной, они делали акцент именно на ее смыслах и рисках. Причем риски – есть ожидаемая позиция, которая вытекает из смысла войны и окрашивает его определенным образом. Как культурологическая категория, смысл войны раскрывается через категорию «деятельность», так как все усилия человека – «предуготовление» к войне, сама война, восстановление после нее, внутренняя готовность к ней – может быть раскрыта только через определенную деятельность. Таким образом, вся человеческая жизнь или уже война или предверие войны, или восстановление после нее и готовость к следующей.

Таким образом, военная деятельность многогранна, но часть философов, к которым примыкает и Н.Ф. Федоров, отмечает, что войны, к сожалению, данность, но они уводят людей от их предназначения. «Общее дело», по его мнению заключается в огромной работе по воскрешению отцов и всеобщего единения в борьбе со смертью. Под таким углом зрения он рассматривает и войну. «В самые первобытные времена… война не прекращалась и была повсеместна», — отмечал мыслитель ^[52], а саму историю человечества он видит как «военную эволюцию»^[53], которая становится для людей единым полем битвы.

Взгляды его на войну двойственны. С одной стороны, она разъединяет человечество и отвлекает от саморазвития и эволюции, с другой, объединяет его для защиты Отечества. Он, продолжая линия материалистов, отмечает, что главная смыслозаданность войны – экономическая – война за товары: «Из-за них-то и ведутся войны, хотя иногда и прикрываемые разными благовидными предлогами»^[54]. Федоров под­черкивал, что если видеть только разъединяющую людей сторону войны, то покажется, что назначение человека не созидать или воссозидать, а разрушать, убивать во имя получения материальных благ ^[55].

В случае противоположном, когда война ведется во имя защиты Отечества, она – объединительна^[56]. В последнем случае он особенно указывает на значение армии, природой своей объединяющей военных. По его мнению «Армия — это совокупность сынов, жертвующих жиз­нью за отечество, хотя бы только за его существование»^[57].  Федоров выссказывает свои взгляда относиетельно вохможности анули рования войн, для чело все государства должны признать себя отечествами, а «признающие общее отечество тем самым признают неестественность взаимной борьбы друг с другом за землю, как прах отцов, и необходимость соединения для борьбы со слепой силой, умертвившей отцов и превратившей сынов во врагов, — признают необходимость объединения сынов для воскрешения отцов»^[58].

По сути дела, Федоров указывает и на бытийственность (онтологичность) войны, которая изначально разъединяет людей, с другой стороны выполняет конкретные функции, включая всех в единую или сходную деятельность и мироощущение, преобразуя их в мощнейшую силу.

По его мнению, прогноз развития общества состоит о втором пути, когда люди будут объединены единой задачей – воскрешением и борьбой со смертью.

Соловьев рассматривал смыслы войны в работе «Оправдание добра. Нравственная философия». Он очерчивает свое видение ее, и дает ей конкретный анализ. «По-настоящему, — писал фи­лософ, — относительно войны следует ставить не один, а три различных во­проса: кроме общенравственной оценки войны есть другой вопрос — о ее зна­чении в истории человечества еще не кончившейся, и, наконец, третий во­прос, личный — о том, как я, то есть всякий человек, признающий обязатель­ность нравственных требований по совести и разуму, должен относиться те­перь и здесь к факту войны и к условиям, которые из него практически выте­кают»^[59].

Он указывает, что, естественно  с точки зрения общенравственной война есть зло. Но ее значение, «не исчерпывается ее отрицательным опре­делением как зла и бедствия; в ней есть и нечто положительное — не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях»^[60]. Характеристика и главная оценка войн может быть решена лишь исторически, привлекая к анализу войны древнего мира, которые, в его точки зрения, часто служили делу мира, объединяя и развивая народы.

Ильин И.А. в своей книге «О сопротивлении злу силой» высказывает свои взгляды на войну, оппонируя Толсто­му, Он отмечает, что толстовское нрепротивление, одновременно есть противление злу в целом, в том числе и войне. Очень ценным он считает толстовское уничтожение зла через нравственное воспитание человека, через формирование его духа и души, стремление к совершенствованию и любви.

 Он призывает «правильно» ставить вопрос о противлению злу (войне в том числе). По его мнению, позиционировать его можно только от «лица живого добра, исторически борющегося в истории человечества с жи­вой стихией зла»^[61].  Он подчеркивает, что «смысл войны в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что он любил и чему служил. Что бы ты доселе ни де­лал, чем бы ты ни занимался, чему бы ни служил, словом, чем бы ты ни жил — умей умереть за то, чем ты жил. Этим война ставит перед человеком начало ответственности: каждый отвечает за то, чем он жил и как он жил»^[62]. Война символизирует смерть человека и трансформирует ее  «подлинный акт духовной жизни»^[63].

В ХХ веке проблема войны рассматривалась полемически В.И. Лениным и Н.А. Бердяевым. Вождь мирового пролетариата рассматривал войны как рациональный механизм, в основе которого лежит политика, и, война, по его мнению продолжение и конкретизация политических решений. Более того, война – одно из политических решений. Бердяев же утверждал, что в войне чрезмерно много иррационализма, в особенности, в процессе ее реализации, говоря: «Война всего более говорит об иррациональных, демонических силах в чело­веке, об огне, который всегда может вспыхнуть и сжечь человеческие интере­сы. Война есть опытное опровержение рационалистического взгляда на исто­рию. Ибо поистине народы должны периодически сходить с ума, чтобы вое­вать»^[64]. ПО сути дела здесь решался вопрос не просто о понимании войны, но понимании истории. Материалистическое ее трактование позволяло утвердить в ней диалектико-материалистические позиции. Более того, Ленин говорил, что сущностные основы войны заключаются не только в том, что сущность непрерывно проявляется, но и в том, что она по­стоянно развивается ^[65]. Она, по его мнению есть глубинная субстанциональная основа, каковая не обнаруживает глубинной связи с явлением, но в процессе амбивалентного разворачивания создает причины войны и определяет ее свойства.  Последние аспекты особенности войны – соединяют и самою ее сущность, и ее результативность, и функциональность. Последняя – функциональность войны – выступает как вершина проявления своей сущности и переводит ее в плоскость тактическую (бои, сражения, схватки, операции и др.)

Ленин выделяет субстанциональную триаду войны, которая заключается в:

1)     Субстанциальнальности — социально-экономической системной доминант войны;

2)  специфичности — социально-политической составляющей войны, трансформирующей доминанту войны в определенные ракурсы;

3)   функциональности – тактического проявления специфичности конкретной войны, которая зависит, но, одновременно не адекватизируется с первыми позициями.

Ленин, как Маркс, выделяет как основной, экономический призыв к войне, указывая, что ее причина – частная собственность, говоря, что «Война не есть про­тиворечие основам частной собственности, а прямое и неизбежное развитие этих основ»^[66]. То есть, в целом объективная основа войны представляется как деятельностная основа ее субъектов, которые «насильственными средствами» решают политические проблемы.

Таким образом, все вышесказанное позволяет проследить развитие понимание войны и ее значение как в культуре древнего мира, так и на протяжении последующей истории, в процессе анализа развития теоретической мысли, исследующей указанные позиции войны.

1. Присутствуя в виде двух идей – бытийственности и функциональности – они сохранились в таком же виде и к ХХ веку.
2. Бытийственность войны выступает как обоснование ее в жизни каждого общества, которое объясняет ее социально-экономическими, психологическими причинами. Теоретическая мысль Западной Европы рассматривает войны как амбивалентное явление и, подчеркивая ее функциональность, призывает к пацифизму, утверждая, что в целом социум может жить мирно.
3. Русская духовная культура, для которой война – нормативный аспект жизни, так как половину последних 5 веков она провела в состоянии войн, часто одновременных с разными странами, указывает, что война – нормативная основа общества, при этом ее можно аннулировать, лишь создав новое, по воспитанию общество.