Раздел: Историческая культурология.
Ключевые слова:
анализ, заблуждения, русское богословие.
Аннотация:Предметом нашего размышления являются ошибки, совершенные некоторыми историками и богословами, которые имели существенное значения для восприятия русской истории и русской духовной традиции. В рамках этой статьи нами будут оценены некоторые заблуждения из-вестного русского историка, филолога и богослова Флоровского Г. В качестве предмета для анализа нами взята его книга «Пути русского богословия», впервые изданная в Париже в 1937 году.
Текст статьи:
Прежде всего. Необходимо отметить огромное позитивное значение этой книги, которая имела его знание разных сторон русской действительности вызывает к нему глубокое уважение. Флоровский Г. родился в 1893 г, по образованию историк и филолог. В 20-е годы эмигрировал. Его магистерская диссертация написана о Герцене, в 1926 г. на только что образовавшейся кафедре патрологии. В 1932 г принял сан от Западно-Европейского митрополита Евлогия. Достаточно неожиданные повороты характеризуют личность глубокую и страдающую, которой свойственно объять необъятное и дать всему собственное суждение.
Мы постараемся быть бдительными в плане «переосуждения» и интерпретаций некоторых суждений ученого, который уже оценен историей как великий. Мы предлагаем читателю самому еще раз остановить свое внимание на некоторых предлагаемых нами цитатах из его книги с тем, чтобы что-то принять, а с чем-то категорически не согласиться.
Поэтому нашу статью мы строим как перечисление цитат из книги, которые, возможно, ошибочны, неточны и т. д. Одним словом, читателю предлагается заполнить собственным суждением предлагаемое нами «и т.д.».
- Из вступления. «Если критиковать русское православие во имя византинизма, то стоит подвергнуть критике и сам византинизм, равнозначен ли он священному писанию как таковому?»
- Из вступления. «… Тот, кто его положений не приемлет, должен будет достичь уровня Флоровского в знании источников, иначе их отказ следовать его путем будет неубедительным…» С. 2.
- Фрагменты из самой книги: «Умственный отрыв от патристики и византинизма был, я уверен, главной причиной всех перебоев и духовных неудач в русском развитии». С. 3.
- «Дневная культура была культура ума и духа, а ночная – область мечтания и воображения». Так на странице 4 представляет автор путь развития русской культуры: «Путь от стихийной бесзвольности к волевой ответственности, от кружения помыслов и страстей к аскезе и собранности духа, от воображения и рассуждения к цельности и собранности духа, от психического к пневматическому.
- С. 4. «Христианство до Владимира есть гораздо большая и более определенная величина, чем это привычно думать. До крещения устанавливаются культурные и религиозные связи с Симеоновской Болгарией».
- О житиях святых святого Димитрия Ростовского написано следующее: «Жития святых» составлены, главным образом, по западным источникам… Западнический характер имеют и проповеди., еще более школьные драмы. .. Состав его библиотеки – типичный подбор книг латинского эрудита того времени… В особых обстоятельствах великорусской церковной жизни он не разбирался, так что раскол воспринял только с точки зрения народного невежества…» Стр. 54.
- Сс. 54-55 - о проповедях святого Димитрия Ростовского, которые вошли в сокровищницу русской культуры и истории: «Западнический характер имеют и проповеди. Особенно любопытен состав его библиотеки, — это типичный подпор книг латинского эрудита того времени…». Далее: «Внутренний опыт св. Димитрия не вмещался в этих тесных гранях богословского ложно классицизма, но как писатель он за эти грани не переступал, — и даже с некоторым упрямством отстаивал неприкосновенность Киевксих школьных навыков и традиций. В особых обстоятельствах великорусской церковной жизни он не разбирался, так что раскол воспринял только с точки зрения народного невежества.
- С. 89. «Феофан Прокопович был человек жуткий… Это был типический наемник и авантюрист, таких наемников много бывало на Западе… Во всем его душевном складе чувствуется нечестность».
- С. 110. О Платоне (1737-1811) «Стремился сблизить богословие с жизнью, растворяя богословие в нравоучение. Боялся падения учености и ученой чести».
- О святом Тихоне Задонском (1724-1782) написано, что он тоже был подвержен влиянию западников…
- С. 171. «В одно время чтение Библии было запрещено воспитанникам военно-учебных заведений, под тем предлогом, что два кадета уже помешались».
- Стр. 232-233. «…новейшая философия была тому подспорьем. С этим было связано пробуждение и религиозного интереса к прошлому. Иначе сказать, чувство предания. Духовная школа была, при всех своих пробелах, школой духовною, и это была единственная связь, соединяющая русскую культуру и ученость с наследием Средневековья и Возрождения».
- Стр. 345. Об В.И. Аскоченском и Ростислововом: «И одинаковая у них озлобленность, и какое-то злорадство в осуждениях».
- С. 313. «И, когда свою юношескую диссертацию о «Кризисе западной философии» Соловьев заключал провозглашением совпадения и согласия древних «созерцаний Востока» и новейшего «умозрения Запада», он говорил не о философском «оправдании» христианства, но именно о пессимизме».
- С. 457. О Мережковском. «Кончается «историческое христианство», и не кончается ли эпоха Западной Церкви? Ибо исполнена историческая задача Запада: отторжение от язычества? И не открывается ли очередь Восточной Церкви?»
- С. 495. О П. Флоренском. «О каком же опыте и пути идет здесь речь? О трагедии неверующей мысли или о диалектике христианского сознания? Во всяком случае вопрос так поставлен, точно самое важное спасаться от сомнений. И получается впечатление, точно неизбежно приходит к Богу через сомнение и отчаяние. … И вопрос звучит психологически: Флоренский се сводит к переживанию».
- С. 497 О нем же. «По своему внутреннему замыслу это очень западническая книга. Книга западника, мечтательно и эстетически спасающегося на Востоке. Романтический трагизм западной культуры Флоренскому ближе и понятнее, чем проблематика православного предания».
- С. 500. «История русской культуры, вся она в перебоях, в приступах, в отречениях и увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Всего меньше в ней непосредственной цельности. Русская историческая ткань так странно спутана, и вся точно перемята и оборвана».
- С. 500. «В русской душе есть опасная склонность, есть предательская способность к тем культурно-психологическим перевоплощением, о которых говорил Достоевский в своей Пушкинской речи. «Нам внятно все – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений». Этот дар всемирной отзывчивости, во всяком случае, роковой и двусмысленный дар. Повышенная чуткость и отзывчивость очень затрудняет творческое собирание души».
- С. 501. «Принято говорить о русской мечтательности, о женственной податливости русской души. В этом есть известная правда. Но источник болезни не в том, что пластичная и легкоплавкая стихия природной жизни не была скреплена и охвачена логосами, не окристаллизировалась в культурном делании».
- С. 501. «Действительный источник русской болезни не в этой «естественной» текучести народной стихии, скорее в неверности и в непостоянстве народной любви. Только любовь есть подлинная сила синтеза и единства. И вот русская душа не была тверда и предана в этой своей последней любви. Слишком часто она заболевала мистическим непостоянством. Слишком привыкли русские люди праздно томиться на роковых перекрестках, у перепутных крестов. И есть в русской душе даже какая-то особенная страсть и притяжение к таким перепутьям и перекресткам. Нет решимости сделать выбор…»
- С. 501. «Но не было в русской душе именно этой жертвенности, не было этого самоотречения перед истиной, этого последнего смирения в любви».
- С. 515. «И так случилось, что с падением Византии богословствовал один только Запад. Богословие есть по существу кафолическая задача, но решалась она только в расколе, это есть основной парадокс в христианской культуре. Запад богословствует, когда Восток молчит, или что всего хуже, необдуманно и с запозданием повторяет западные зады. Православный богослов и до сих пор слишком зависит в своей собственной созидательной работе от западной поддержки. Свои первоисточники он получает именно из западных рук, читает отцов и соборные деяния в западных и часто примерных изданиях, и в западной школе учится методам и технике обращения с собранным материалом. И прошлое нашей церкви мы знаем всего больше благодаря подвигу многих поколений западных исследователей и ученых».
- С. 519. «Под знаком долженствования будущее открывается вернее и глубже, чем под знаком ожиданий и предчувствий. Будущее есть не только взыскуемое и чаемое, но и нечто творимое. Призвание вдохновляет нас именно ответственностью долга. И неожиданным образом, именно в послушании есть творческая сила, есть рождающая мощь. Своеволие есть же начало расточающее. Молитвенное воцерковление, апокалиптическая верность, возвращение к отцам, свободная встреча с Западом, из таких и подобных мотивов слагается творческий постулат русского богословия в обстановке современности».
Каждая из выделенных цитат могла бы стать предметом отдельной статьи, которая на основании исторических доказательств могла бы опровергнуть многое из декларируемого Г. Флоровским. То, что для нас является важным при перечитывании непростых приведенных выше цитат – то, что на Западе этот труд воспринимается как реальная оценка русской культуры, истории и традиции, на основании которой делаются выводы о перспективах нашего исторического и культурного развития.
Мы призываем наших читателей быть бдительными, как в оценке того, что предлагают нам известные личности, так и в отношении к тому, что пишем мы сами. Вполне возможно, спустя поколения, наши потомки подвергнут наши труды более пристальной оценке и критике, чем мы предложили нашему читателю по отношению к любящему России из-за далекого Западного «занавеса» историку и богослову господину Г. Флоровскому.
Библиография.
Флоровский Г. Пути русского богословия. – Париж, 1937.