Автор(ы) статьи: Здерева О.В.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

даосизм, буддизм, культура, философия, телеологическое время, личностное время, процессуальность, дискурс, повседневность, пустота, мудрость, темпоральность, вечность, жизнь, смерть, бессмертие, трансцендентность

Аннотация:

В статье автор исследует специфику взаимодействия телеологического и личностного времени в культурофилософских традициях даосизма и буддизма. Одновременно анализируется соотношение времени и смерти как трансцендентного самоузнавания личности в надвременном тексте сакральных смыслов – в даосизме, как достижения бесстрастного блаженства и вечного невозвращения безграничной свободы – буддизме.

Текст статьи:

В концептуальных мировоззренческих моделях даосизма и буддизма интуитивное прежде чувствование времени впервые выразилось наиболее осознанно. Личная смерть не воспринимается здесь как окончание жизни – это лишь черта, отделяющая один отрезок вечности от другого.

Исходные положения даосизма (время возникновения 6-5 вв. до н.э.) оформились в творчестве Лао-цзы – легендарной, полумифической личности. Его судьба, а, равно, и причастность к авторству известнейшего трактата «Дао Дэ Цзин» до сих пор является предметом не стихающих научных дискуссий. Тем не менее, оставляя в стороне этот исследовательский аспект, ограничимся рассмотрением даосизма с точки зрения его субстанционального качества, характеризуемого соотношением виртуальных структур жизни, смерти и бессмертия, разворачивающихся в децентрированном пространственно-временном контексте индивидуальных ситуаций и анонимной ризоморфной дихотомии вселенского Хаоса и Порядка.

Трактат «Дао Дэ Цзин» представляет собой учение об абсолютном Дао, которое трактуется в качестве универсальных принципов освоения людьми некоего абстрактного жизненного пути; «небесного» (божественного) предопределения; самопревращающейся субстанции бытия; кроме того, как неисчерпаемое богатство потенциальной событийности, порождаемое пустотой. «Дао пусто, но в применении неисчерпаемо. О глубочайшее! Оно кажется праотцом всех вещей» [1, с.14]. Нарративная природа этого уникального феномена предоставляет обширные возможности не только интеллектуального, но и интуитивного проникновения в повествовательную процессуальность даосских текстов, где телеологическое время космологии и личностное человеческое время соединяются в полифонической дискурсивности вечного спора-согласия: человек хоть и пытается всю жизнь достичь своих псевдореальных целей, в результате получает лишь то, что предуготовано ему судьбой.

Поэтому лучшее, что он может сделать в своей короткой, подобной сну, жизни – это не противиться случайностям природных изменений. Отказавшись от преднамеренных действий, обусловленных внешней причинностью, только кажущейся рациональной в свете так называемого здравого смысла, можно добиться гармонии с Дао. «Поэтому тот, кто познал величие космоса, равнодушен к жизни и смерти;..» [1, с.181]. Каждая отдельная личность изначально иллюзорна, поскольку представляет собой условную комбинацию тех или иных установочных стереотипов, комплексов, частично осознаваемых образов и символов идеальных ситуаций, выраженных в конкретном личностном типе. Такие личностные типы – всего лишь моментальные формы циклического превращения надличностной космической энергии. Причем самоидентификация личности в каждом отдельном случае программируется социальными нормами и ожиданиями, ими же – и ее трансформация.

И только в повседневном преодолении собственного эго, следуя своей природе и ситуационно реагируя на возникающие жизненные обстоятельства, а не на собственные мысли – путь к слиянию с величайшей истиной – Дао. Истинное Дао хаотично, не направленно, бесконечно в пространстве и времени. Жить, не терзая себя сомнениями, презрев страстную тоску неудовлетворенных желаний – и есть действие недеянием в полном согласии с Дао.

Слава и власть, считал Лао-цзы, иссушают душу и отравляют жизнь, не привнося в нее ничего, кроме исступленной тоски по недостижимому, либо страха возможной утраты уже имеющегося, превращая жизнь в неизлечимую болезнь сознания, рано или поздно приводящую к духовной гибели. А знатное происхождение – лишь бесполезное бремя, отягощающий груз повседневности, принуждающий к осознанию самоценности и собственной значимости, губящих в зародыше робкие ростки нравственности в человеческой душе. «…Нижестоящие люди приобретают славу со страхом и теряют ее также со страхом… Когда я не буду дорожить самим собой, тогда у меня не будет и несчастья» [1, с.19].

Даосская концепция жизни и смерти – это циклическая модель смены природных фаз, задающая векторную направленность естественному порядку вещей. Поэтому человек не должен во что бы то ни стало цепляться за жизнь и панически бояться смерти – нужно просто жить и ценить каждый прожитый день и час, осознавая неповторимость каждого жизненного мига. А когда этот миг окажется последним – достойно встретить смерть, подчинившись судьбе. Точно также естественно и невозмутимо следует принять и конец Вселенной, если он вдруг наступит.

Жизнь и смерть взаимосвязаны и взаимообусловлены. Вещи и явления генерируются в фазовом пространстве безграничного космического Хаоса, там же и распадаются, завершив предначертанный путь. Трудно сказать, что ждет человека после смерти – блаженство, страдание или то и другое одновременно, как, впрочем, и сама жизнь – череда радостей и печалей, восторженных мгновений и приступов глубочайшего отчаяния. «Когда я еще не родился откуда мне знать о радости жизни? Ныне же, пока я не умер, откуда мне знать, что смерть не радостна?» [1, с.107].

Так стоит ли болезненно воспринимать неизбежность смерти, интуитивно проецируя ее в каждое мгновение жизни смутным ожиданием оцепенелости  предсмертного ужаса? Не лучше ли уже при жизни почувствовать себя частью Дао, мудро следуя небесному закону, вместо того, чтобы суетливо добиваться богатства и власти или страдать от многочисленных комплексов и несчастной любви? «Кто действует – потерпит неудачу. Кто чем-либо владеет – потеряет. Вот почему совершенномудрый бездеятелен, и он не терпит неудачи. Он ничего не имеет и поэтому ничего не теряет» [1, с.51].

В другом даосском трактате «Чжуан-цзы», названном так по имени известного китайского философа Чжуан Чжоу (369-289 гг. до н.э.), автора первых семи из тридцати трех глав работы идея естественности чередования жизни и смерти развивается в коммуникативно-игровом пространстве дискурсивной рефлексии. Отсутствие догматизма в отношении к миру, соединение воедино бесконечной множественности земных событий и беспредельности Хаоса и Космоса порождает особое, истинно даосское ощущение пустоты как полноты человеческого бытия. «Быть единым с Началом означает быть пустым, быть пустым означает быть поистине великим. А ставший великим приводит к согласию щебет всех птиц. Согласие всех голосов согласуется с Небом и Землей» [2].

Это «идеальное» бытие, где человек, освобожденный от самого себя, преодолев всепоглощающую социальность, выводит свою сущность из игры, не отвергая, но и не принимая проецируемых извне форм. Просто игнорирует их, растворяясь в неопределенной стихии постсмыслового понимания.

По сути, в «Чжуан-цзы» описывается довольно редкое состояние ситуации «чистого» творчества, где происходит мгновенная «сшибка» личностного времени и времени телеологического, и настоящее – это точка бифуркации, фазовый переход из прошлого в будущее. При всей своей недолговечности и хрупкости подобные ситуации на практике возможны. Но Чжуан Чжоу предлагает совершенно необычайный, фантастический рецепт «вечного счастья» – превратить, точнее, вместить всю жизнь в такую ситуацию «по-жизненного» и «при-жизненного» творчества, время которого – все время человеческой жизни, которая становится в этом случае и темпоральным мигом, и космической вечностью одновременно.

Здесь жизнь – безграничная интуитивная среда, в которой сознание, освобожденное от интеллектуальной цензуры, становится бытием, приобретая бесконтрольную свободу самовыражения. Пустотное по своей природе, бытие-сознание, предоставляет каждой личности поистине космические возможности темпорального самодостраивания, черпая материал для такого строительства в Дао. Из пустоты рождается каждый акт жизни и смерти, настолько условных в непредсказуемой коммуникативной игре человеческой воли и «небесной» предопределенности, что жизнь теперь вряд ли можно однозначно назвать даже сном. Скорее – пограничным состоянием,  бесконечной в пространстве и времени бифуркацией от иллюзорности символов и значений псевдореальной повседневности к глубинному ощущению единства темпоральности и вечности в самом себе. Эта личностная бифуркация, нереальная для других, но абсолютно реальная для себя индивидуальная  реальность, путь к «Небесным Вратам», к истинному бессмертию. «То, что выходит откуда-то, но не имеет отверстий, – это вещественность. Обладающее вещественностью, но ни в чем не пребывающее – таково пространство. Обладающее протяженностью, но не имеющее начала и конца – таково время. Есть нечто, из чего мы выходим при рождении и куда входим в смерти, откуда выходят и куда входят, и не видно его формы. Это зовется Небесными Вратами… И мудрый хоронит себя в этом» [3].

Избавление от субъект-объектного мышления и дуальности восприятия мира в даосизме не поддается рациональному объяснению. Только собственный духовный опыт – опыт прорастания сквозь личностное время во время Дао – телеологическое, вселенское приводит к избавлению от тревог, к ощущению покоя. Но покой никогда не бывает статичным и однообразным – это и напряженный покой человеческого действия недеянием, и созерцательный покой зеркального сознания – дихотомии сна и яви, на ускользающей грани между которыми и происходит подлинное пробуждение. «Но есть еще великое пробуждение, после которого узнаешь, что есть великий сон», где «…вся вечность времен покажется одним быстротечным днем!» [4].

Наиболее радикальный способ приблизиться к такому состоянию – сосредоточенная медитация, где в трансцендентном мистическом экстазе человек учится постигать внутреннюю пустотность любых явлений. Уникальность медитативных ситуаций проявляется, прежде всего, в качественных последствиях трансформаций личности – даже единичный опыт такого рода не проходит бесследно. Пережив его, человек уже никогда не будет прежним – темпоральность субъективных переживаний каждый раз заново означивает бытийственный контекст. Сам процесс постижения высшей мудрости и его результаты совершенно не формализуемы на вербальном уровне. Просто нет никакой возможности выразить их словами – любые слова-явления окажутся ложными, не соответствующими их сокровенному ноуменальному смыслу. «Умеющий шагать не оставляет следов. Умеющий говорить не допускает ошибок… Это называется глубокой мудростью» [1, с.28].

Постичь небесный замысел «божественного» Дао можно только индивидуально – природа трансцендентного самопревосхождения, самоузнавания личности в надвременном тексте сакральных смыслов глубоко интимна. Инвариантность личностной рефлексии проявляется здесь в эксклюзивности интерпретаций вселенской драматургии, упорядочивающей пространство и время в темпоральности повседневного бытия.

Как и даосизм, буддизм (время возникновения середина 1-го тысячелетия до н.э.) не представляет собой целостной концепции. Принимая во внимание существенные отличия практических методик, а, также, множество нюансов, связанных, прежде всего, с проблематикой времени и смерти, на сегодняшний день в буддизме принято выделять три основных направления, отражающих исходные установки, с которых и следует начинать восхождение к духовному идеалу:

• хинаяна – «малый путь» или «малая колесница». Это монашеский буддизм, его идеал – «архат», буквально «тот, кто убил врага», поборол своего собственного демона желаний, избавившись от всех мирских соблазнов и встав на путь индивидуального духовного роста, поскольку право на помощь другим необходимо вначале заслужить, воспитав, прежде всего, самого себя. В настоящее время наиболее распространен в Бирме, Таиланде и на Цейлоне;
• махаяна – «великий путь» или «большая колесница». Это путь духовного сострадания бодхисаттв, то есть «просветленных сущностей» всем живым существам, где эмпатия мыслится как наивысшая, пиковая точка нравственности и где главное – не уход от мирской жизни, а преодоление рационального эгоизма. И пока состояние просветленности не станет всеобщим, достижение индивидуальной нирваны безнравственно. В средние века практиковался в Китае, Корее и Японии, сейчас – на Тибете;
• ваджраяна – «несокрушимый путь» или «алмазная колесница». Это специфическое течение, близкое индийскому тантризму, синтезирующее базовые концепты хинаяны и махаяны. Это путь непрерывного преображения мира повседневности в мир сакральный. Просветленное состояние проявляется здесь в каждом аспекте жизнедеятельности человека. Поэтому отпадает всякая потребность в специфической символике и вселенская «картина мира» воспринимается во всей полноте неисчерпаемых потенциальных смыслов, а прошлые причины и будущие цели программируют качество человеческого бытия здесь и сейчас [5, с.135-137; 6, с. 60-64].

Осмысление времени и вечности, смерти и бессмертия в буддизме полностью отражает специфику концептуальной модели циклического времени. Идея метемпсихоза – круговорота перерождений, вечного возвращения человеческих душ на Землю, сформировавшая идеологию и мораль индоарийской культуры, предопределила контекстуальную специфику буддизма: индивидуальное и групповое следование традициям и социокультурным установкам ради поддержания вселенского морального закона, охраняющего космическую гармонию и порядок. Качество индивидуальных человеческих жизней, образующих целостный энергетический заряд – карму, понимаемую как закон воздаяния, выраженный в совокупности причинно-следственных связей, неизбежно влияет на вселенские процессы мироздания. Поэтому телеологическое время, придающее общий смысл структурообразующей процессуальности в глобальных масштабах Вселенной, оказывается зависимым от личностного времени – «субъективных часов», организующих индивидуальный жизненный ритм вечного настоящего, однажды сталкивающегося со смертью [7, с.558-590].

Наивысшая цель, понимаемая как сверхзадача – достижение Нирваны – освобождение от перевоплощений, выход из замкнутого круга банальной повседневности как результата коллективной визуализации, способность к которой человек развивает в себе под влиянием других людей с самого рождения. Такая визуализация – результат освоения идеологических мифов, моральных норм, социальных символов и ритуалов – представляет собой, по сути, процесс личностной социализации.

Буддизм декларирует абсолютную ответственность личности за свою судьбу. Человек сам влияет на качество своего личностного времени, поскольку может изменить ход своей жизни в любой момент времени. Этот самый момент – всегда находится только в настоящем, это промежуточное, пограничное состояние между прошлым и будущим, единственное, что по-настоящему реально. В таком контексте личностное время понимается как последовательность моментов сознания, отделенных один от другого пустотой. Суметь попасть в эту «сияющую» пустоту – в Нирвану – значит остаться в настоящем навсегда, переплавив личностное время в телеологическое и преодолев самого себя в трансцендентном слиянии индивидуального сознания с Вечностью.

Поэтому обретение Нирваны – особого психо-эмоционального состояния вечного блаженства, одновременно, некоего субстанционального качества, с трудом поддающегося описанию, это способ положить конец страданию, которое является главным жизненным злом. Чтобы по-настоящему прочувствовать все богатство и полноту жизни, необходимо принять смерть как данность, без страха и мучительных сожалений о конечности времени – времени личной биографии, ограниченного судьбой. Уже само начало жизни – это начало пути к неизбежному концу физического существования, который может наступить когда угодно. Но смерть физического тела не означает смерти сознания, поскольку оно неизменно пребывает в вечности, проектируя себя во временные телесные формы.

Согласно буддизму, смерть человека сопровождается последовательным распадом скандх – пяти первоэлементов мира, организующих человеческую психику: формы, ощущения, восприятия, обусловленности, сознания. Пока человек жив, его жизненные процессы обусловлены функционированием скандх – человеческое тело испытывает чувственные ощущения, воспринимает их, порождая мысли и определяя сознание и так до бесконечности. Пытаясь удержаться за скандхи, человек цепляется за жизнь, предуготовляя себе новое воплощение, неизменно отягощенное десятью несовершенствами: заблуждением личности, сомнением в вере, тягой к ритуалам, приверженностью удовольствиям, склонностью к ненависти, привязанностью к земной жизни, стремлением к небесной жизни, гордыней, самодовольством и невежеством.

Но человек может преодолеть эту порочную зависимость самого от себя, если будет следовать нравственным императивам и практиковать правильную медитацию [8, с.54-61; с.160-178]. Достижение Нирваны возможно в результате интенсивного очищения собственной кармы, в чем можно преуспеть не только при жизни, но и в сам момент смерти и даже в течение нескольких дней после нее. Конкретное описание посмертного процесса духовного спасения дано в буддийском трактате, известном как «Тибетская книга мертвых» («Великое освобождение посредством слушания в переходном состоянии»).

Состояние Бардо, в которое попадает человек после физической смерти – это темпомир, внутри которого происходит остановка, «вылет» с обычного течения времени. Это промежуточное состояние, интервал между инкарнациями, качественно разделяемый на три стадии:

• первая «Чигай Бардо» – сам момент смерти, когда индивидуальное сознание, не замутненное впечатлениями, имеет счастливую возможность духовного прогресса и просветления как результата мгновенного включения в вертикальный поток телеологического времени: «О дитя пробужденного рода, слушай!.. Сущность твоего осознающего разума в этот миг – чистая пустота,.. но это не пустота небытия… Одним взором вглубь своего осознания ты войдешь в намерение будды и пребудешь в нем» [8, с. 376];
• вторая «Хониид Бардо» – кармические наваждения. Прижизненные страхи, комплексы и фобии являются в виде кошмарных видений.  При этом, возможность спасения заметно ограничивается: все зависит от энергии воли и индивидуального выбора: «Ныне ты обладаешь ментальным телом кармических отпечатков… Достаточно лишь распознать в них твое собственное самопроявление…» [8, с. 391]. Личностное и телеологическое время взаимодействуют здесь дискретно в ацентрированном пространстве сингулярных событий.
• третья «Сидпа Бардо» – поиск нового рождения. Спасение довольно проблематично и почти невозможно. Но есть шанс отчасти запрограммировать свое предстоящую земную жизнь, что возможно лишь в состоянии полного отсутствия эмоций: «…Погрузиться в наивысшее состояние равновесия, в котором нет ни благоприятного, ни дурного, ни влечения, ни отвращения, ни страсти, ни агрессии» [8, с. 540]. И если так и не удалось вырваться из круга перерождений и придется вновь повторить духовно бесперспективный путь земного существования, возможность духовного самопревосхождения все равно присутствует в каждом новом воплощении.

Самое главное здесь понять, что все то, с чем человек сталкивается после смерти, оформляется в его сознании уже при жизни. И энергия личностного времени индивидуального сознания никуда не исчезает с завершением физического плана бытия – проникая во время телеологическое, она влияет на бифуркационный процесс вселенской эволюции, предопределяя, так или иначе, ее  дальнейший сценарий.

Не случайно, видимо, древнейший восточный символ – песочные часы – так естественно объединяет эти столь близкие идеи – Времени и Смерти. Два треугольника песочных часов идеально символизируют текучесть времени и смертность, инверсию Порядка и Хаоса, «вечное возвращение» космических ситуаций. Количество песка в часах неизменно, поэтому их нужно периодически переворачивать, чтобы не прерывалась космическая временная цикличность [9, с.980-981]. В этом случае, повседневная жизнь течет размеренно, конформно, не выходя за рамки общепринятых стереотипов социального поведенческого континиума. Именно эта телеологическая цикличность времени как нельзя лучше иллюстрируют круговорот жизни и смерти в даосизме и буддизме.

Но песочные часы – это еще и хрупкость, и отсутствие предопределенности обывательской суеты и жизненных ошибок (в даосизме) и неизбежности перевоплощений (в буддизме). Их можно разбить, в первом случае – слившись с Дао и обретя наивысшую мудрость, спокойную и не оставляющую следов, во втором – окончательно проснувшись, достигнув бесстрастного блаженства Нирваны как вечного невозвращения из безграничной свободы. Оба эти состояния, пустотные по своей природе, описывают невозможную возможность структурировать будущее, находящееся в настоящем и свободное от прошлого, где смерть – не показатель конечности личностного времени, а способ духовного единения индивидуального времени со временем телеологическим.

Литература:

1. ДАО ДЭ ЦЗИН. Книга пути и благодати. – М.: Изд-во Эксмо, 2004. – 400 с.
2. Форстейтер М. Даосские притчи / Пер. с англ. А. Волкова. Ч. 2. Трактат «Чжуан-цзы», гл. 3: В начале // http://ki-moscow.narod.ru/litra/zen/daopritchi_2-3.htm. 11
3. Форстейтер М. Даосские притчи / Пер. с англ. А. Волкова. Ч. 2. Трактат «Чжуан-цзы», гл. 16: Ищущий // http://ki-moscow.narod.ru/litra/zen/daopritchi_2-16.htm.
4. Форстейтер М. Даосские притчи / Пер. с англ. А. Волкова. Ч. 2. Трактат «Чжуан-цзы», гл. 15: Великое пробуждение // http://ki-moscow.narod.ru/litra/zen/daopritchi_2-15.htm. 12
5. Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. – Мн. Книжный Дом, 2003. – 1280 с. – (Мир энциклопедий)
6. Словарь философских терминов / Научная редакция проф. В.Г. Кузнецова. – М.: ИНФРА-М, 2004. – XVI, 731 с. – (Библиотека словарей «ИНФРА-М»)
7. Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность: теории, эксперименты, упражнения. – СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. – 864 с.
8. Фримантл Ф. Сияющая пустота / Пер. с англ. – М.: ИД «София», 2003. – 552 с.
9. Энциклопедический словарь символов / Авт.-сост. Н.А. Истомина. –  М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2003. – 1056 с.