семиотика, этнический анализ, сказочный персонаж.

В каждой этнической культуре существует своя, иногда совершенно непроницаемая система кодирования, то есть свой репертуар символов, правил их сочетания и однозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому. Используя аналогию с программой переводчиком далее, можно говорить, что сложности при переводе с языка одной культуры на язык другой возникает, когда означаемое схоже или неразличимо в выбранных языках.

Текст статьи:

Баланс инновации и традиции в современном обществе – проблема, для решения которой необходимо движение сразу в  нескольких направлениях.  В условиях глобализации, понятой как процесс, имеющий более чем один вектор развития, можно выделить ряд фундаментальных вопросов. При этом они затрагивают индивида, общество и культуру.

В индивидуальном плане человек, даже не желая этого, часто вынужден сравнивать результат собственного жизненного опыта и того, который он наблюдает в других культурах. Сравнение, доступное благодаря интернету и телевидению, влечёт за собой выбор. Выбор одежды, обуви, причёски и цвета волос, украшений и того, как их носить, пищи, способов обогатить и разнообразить свою речь, используя иностранные слова.

Чем шире возможность выбора для отдельного человека, тем разнообразнее демонстрируемая им индивидуальная культура.

В социальном плане речь идёт о, например, выборе системы управления, формы правления, способов наказания за нарушение или преступление. Глобализация даёт возможность более гибкого выбора с одной стороны, и давления со стороны различных обществ друг на друга с другой.

Культура  суть понятие очень широкое. Однозначно определить культуру, чтобы охватить все составляющие её феномены, сложно. Поэтому для целей данной работы ограничимся определением, принятым  в антропологии и семиологии, то есть основополагающим фактором культуры является человек и его способность к символизации.

Плодотворным, на мой взгляд, является рассмотрение культуры как языковой системы и акта коммуникации. Соответственно, в современных условиях увеличивается значимость межкультурного диалога. Акт коммуникации предполагает обмен информацией, а также обмен символами. Способ кодирования информации, а также особенности символизации, зависят в большой степени от традиционной для участвующих в коммуникации культуры.

Отдельные сообщения (образы, персонажи) организуются и становятся понятными в соответствии с кодом. Как пишет Умберто Эко всякий коммуникативный акт перенасыщен социально и исторически обусловленными кодами от них зависит. Такой подход описывает устоявшиеся формы общения в социуме, «намечает контуры соответствующих систем ожидания, значимых в культурном универсуме психических феноменов и способов мышления» [Эко У. Отсутствующая структура. Стр. 30].

Особенности этнической  психологии ярко проявляются в сказочных сюжетах и персонажах. При этом только человек может наделить полученный символ значением. В данном случае неважно есть ли референт, реальный объект для символа. Вслед за К.Г. Юнгом будем считать  символом «название или образ, обладающий помимо своего общеупотребительного ещё и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределённое, неизвестное» [Юнг К.Г. К вопросу о подсознании//Человек и его символы. М., 1998, стр.15].

В каждой этнической культуре существует своя, иногда совершенно непроницаемая система кодирования, то есть свой репертуар символов, правил их сочетания  и однозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому.  Используя аналогию с программой переводчиком далее, можно говорить, что сложности при переводе с языка одной культуры на язык другой возникает,  когда означаемое схоже или неразличимо в выбранных языках.

Показательным примером является образ лисы в русской и китайской традиции. Несмотря на то, что некоторые характеристики этого персонажа совпадают, для распознания значения других необходимо применить определённую систему кодирования.

Выделим некоторые схожие элементы. Их сходство объясняется наличием референта, то есть реально существующего животного. Тем более, что с лисами человеку приходиться сталкиваться достаточно часто. Результаты наблюдения за лисьими повадками вылились в ряд характеристик.

Лису всегда описывают как хитрого, пронырливого, изворотливого зверя. Причём изворотливость в данном случае должна пониматься в прямом значении этого слова: благодаря длинному хвосту лиса может прекрасно контролировать свои движения, резко менять направление движения и сбивать со следа гончих собак.  Лисья хитрость фиксируется и в её отчестве, которое иногда встречается в сказках – Патрикеевна.

Сюжеты русских сказок , где встречается лиса, чаще всего носят дидактический характер. Характер предупреждения.

    «Наловил дед рыбы  и везёт домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге не ворохнётся. «Сгодится на воротник. Вот будет подарок жене!» — смекнул дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошёл впереди. А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку всё по рыбке да по рыбке.  Повыбросила всю рыбу и спрыгнула с воза, сидит на дороге и кушает» [Лисичка-сестричка и волк. М., 2006, стр.1].

     Лисий образ также содержит информацию об определённых моделях поведения. Например, в сказке «Заюшкина избушка» лиса демонстрирует стиль запугивания и реагирует лишь на ещё более агрессивное поведение петуха, когда он прямо угрожает её жизни.

Для целей данного исследования был проведён блиц опрос. В опросе участвовали студенты четвёртого курса факультета Юридической психологии МГППУ, девушки и юноши, всего 23 человека. Их попросили описать лису так, как им хочется, в свободном стиле. Для выполнения задания было дано десять минут.

Какой же мы видим лису в представлении опрошенных молодых людей.  Во всех ответах лиса фигурирует и как сказочный персонаж, и как обычное лесное животное. Лису называют отрицательным персонажем, но животным несчастным. Несчастье заключается в том, что хитрости и нечестные её поступки в конце концов разоблачаются.  Лиса хитрая, умная, обладает аналитическим складом ума, обманщица, которая всё же признаёт свою вину. При этом лиса как животное вызывает сочувствие и положительные эмоции, что заметно на уровне словоупотребления: её называют «зверёк», характеризуют как «находчивую», «обаятельную», «красивую», «кокетливую».  Лиса непредсказуема, обладает гибкостью восприятия, может «подставить» положительного героя. Лиса вызывает сочувствие ещё и потому, что следуя своей природе, обманывает, думает о себе, но всегда терпит наказание в конце. Встречаются представления о том, что лиса не относится к ряду отрицательных персонажей, ибо всякий, кто был ею обманут, заслужил такое отношение. Хотя во всех ответах упоминается, что лиса готова на очень многое ради достижения цели, некоторые из опрошенных справедливо замечают, что лиса может рассматриваться в качестве образа, обладающего исключительно женскими чертами, так как ни разу в русских сказках не встречается лис. Это интересно в контексте нашего исследования, ибо лиса в китайской традиции предстаёт и в мужском и в женском образе. Скорее как положительную черту выделяют умение наладить коммуникацию с любым существом, несмотря на то, что делается это для того, чтобы обмануть.

Подтверждение феминности лисьего образа  мы находим в детских побасенках.

«Тень-тень, потетень, выше города плетень. Сели звери на плетень, плохвалялися весь день. Похвалялася лиса: «Всему лесу я краса!». Или в другой, где перечисляются все дела, которые делают в лесу звери, и лиса «подшивает шубку».

Умение наладить коммуникацию не всегда используется лисой в корыстных целях. Например, в сказке «Теремок» лиса использует свои навыки просто для того, чтобы нормально жить в мире со всеми. Эта небольшая сказка показывает нам идеал русской общины, где ценится в первую очередь умение жить в мире и согласии.

Лиса в русской традиции не обладает волшебными свойствами, а представляет собой дидактический образ, демонстрирует набор определённых характеристик, включающих в себя представления о феминности. Именно через женский образ в культуру транслируется возможность заменить силу умом, хитростью  и изворотливостью, показана мощь внешней привлекательности. Всего и всегда лиса добивается своими силами, порой не задумываясь о морали. Древняя русская общинная традиция и более поздняя, но и более влиятельная христианская, отражены в финалах историй, где лиса получает наказание за хитрость и коварство. Однако, дидактичность образа состоит ещё и в том, что далеко не всегда лиса получает по заслугам, часто её методы оправдывают себя в полной мере, обеспечивая стопроцентный результат.

     Рассмотрим китайскую традицию представления лисы.

     «В медленном печальном ритме полились низкие звуки. Танцовщица

привстала с удивленным видом. Ритм стал быстрее, высокие, пронзительные

ноты образовывали колдовскую мелодию. Толстяк опустил флейту.

  — Это проклятая песня «Логово Черного Лиса», — с отвращением произнес

он.

  Танцовщица нагнулась над столом.

  — Господин, дайте мне эту запись. Пожалуйста!

  В ее больших раскосых глазах появился лихорадочный блеск.

  — Имея запись, любой хороший флейтист сможет сыграть эту мелодию.

  — Лишь бы это был не я! — буркнул толстяк, бросая тетрадь на стол. -

Предпочитаю сохранить свое здоровье!» [ван Гулик Р. Поэты и убийцы. М., 2002, стр.79]

     В китайской традиции лиса обладает магическими свойствами, всегда являясь героем необычных рассказов, рассказов о чудесах. Лисы предстают в виде оборотней – мужчин или женщин, при этом они могут обладать как положительными, так и отрицательными характеристиками. Под положительным, впрочем, понимается не причинение вреда человеку, под отрицательным же наоборот. Особое место занимают рассказы о лисьих наваждениях, преследующих молодых студентов. Обычно к ним являются лисы в образе прекрасных девушек. Сюжет развивается в двух направлениях. Либо лиса помогает студенту тем или иным образом, либо же наносит вред его здоровью.  За этими повествованиями стоит отличная от русской традиция. «Трудно сообщить русскому читателю…всю ту восхищающую китайца двойственность, которая состоит из простых понятий, подлежащих, казалось бы, выражению простыми же словами, но для которых писатель выбирает слова-намёки, взятые из обширного запаса литературной учёности и понимаемые только когда, когда читателю в точности известно, откуда взято данное слово или выражение…» [фрагмент предисловия В.М. Алексеева к первому изданию сборника «Лисьи чары» // Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.386].

Вот интересный пример из «Рассказов Ляо Чжая». Запутанная история о взаимоотношениях двух сестёр лисиц и студента, начинаясь как любовный треугольник, развивается совсем не в том направлении, к которому мы привыкли. Оказывается, что одна из сестёр встала на Путь, начала духовную практику, чтобы взрастить пилюлю бессмертия. Прошли годы после их встреч, и лисица вновь пришла к студенту. «Студент хотел взять её к себе домой, но она сказала ему: «Я не та, что была раньше: нельзя и сравнивать. Мне уже не полагается марать себя земною страстью. Впрочем, нам придётся свидеться ещё раз!» Проговорив это, она исчезла неизвестно куда. Прошло ещё двадцать лет. Шан случайно сидел один и увидел, как откуда-то пришла Четвёртая Ху. Он обрадовался и стал с ней говорить. Она сказала: «Моё имя теперь в книге бессмертных, и мне, собственно говоря, не следовало бы вновь ступать по грешному миру, но, тронутая твоим чувством, я прошу позволения засвидетельствовать тебе своё уважение и сообщить, что наступает срок «разрыва струн лютни». Советую тебе поскорее распорядиться последующими за смертью делами. Не горюй и не беспокойся: я переведу тебя в добрые духи, так что беды не будет» Простилась и ушла. Шан действительно умер». [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.12]. Что является здесь важным с точки зрения этнопсихологии. В качестве важнейшего элемента китайской культуры и китайского взгляда на мир предстаёт учение Даосизма. 

Е.А. Торчинов в своём труде, посвящённом истории даосизма [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998] пишет о том, что среди учёных принято разделение так называемых «высокого» и «еретического» даосизма. Нам особенно интересен именно второй из выделяемых типов. Торчинов говорит о следующих характеристиках еретического даосизма, приводимых Скиппером К.М. : «почитание светоносных духов, богослужение на разговорном языке, наличие шаманских и медиумических приёмов (одержимость, общение с духами и т.п.); …характерна более тесная связь с сельской жизнью, нежели с городской; исторически бывали связаны с тайными обществами или восстаниями; духовенство полностью неорганизованно» [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр.36]. Торчинов пишет, что под еретическим даосизмом Скиппер понимает то, что в советской науке называется «неортодоксальным», народным даосизмом.

Японский исследователь «Мураками Ёсими особое внимание уделяет «посюсторонней» направленности даосизма, в более «утончённых» формах реализующейся в бессмертии как следствии причастности к Дао и «одухотворении желаний», а более «грубых» — в культах богатства, долголетия, земного счастья» [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр. 39]. Торчинов спорит с В.В. Малявиным, который чётко отделяет народные верования от даосизма как религии и говорит о синонимичности народной религии локальным верованиям [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр.40].

Очевидно, что истории о лисах-оборотнях , стремящихся обрести истинное понимание Дао, имеют корни именно в народном даосизме. Также как, впрочем, и всё, что связано с колдовством, превращениями, «бесовскими лисьими проделками».

«Студент из Чжэдуна, некий Фан, временно проживал в Шэньси, был беден и вернуться к себе не мог… Как-то раз он похвастался своей храбростью и силой. И вот однажды ночью…на него падает что-то мохнатое, стукнувшее в грудь так, что хрустнуло. На ощупь упавшее было величиной с собаку… Упало и засопел: сю-сю.. А четыре ноги так и двигаются и перебирают… Фан сильно перепугался… В страшнейшем ужасе Фан умер. Часа однако через два…он ожил. Видит в комнате огонь, а на кровати сидит красавица и смеётся.

- Хорош мужчина! – сказала она. – Вот, значит какова твоя храбрость!» [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.255-256] Юноша догадался, что это лиса. Сначала испугался, а потом привык, и они прожили вместе полгода, пока ему не пришло в голову подшутить над лисицей. Он ночью окутал её сетью и не соглашался отпустить. Тогда лиса разозлилась, превратилась в облако, проскользнула сквозь дырки и увлекла его за собой в небо. Через несколько минут она бросила незадачливого шутника вниз прямо на сеть, под которой была яма с тигром. Студент от страха опять умер. Придя в себя, он всё рассказал, получил от хозяина тигра в подарок деньги и вернулся домой. « — Хоть и случилось мне дважды умереть, -  говаривал он потом, — а всё таки , не будь лисы, домой я вернуться бы не мог» [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.257].

Что на самом деле здесь происходит. Вновь перед нами классический набор персонажей: грамотный студент, лиса, богатый человек, который исполняет завершающий аккорд, помогая студенту вернуться домой. Богач обычно выступает в качестве судьи, в данном случае не по уголовному делу, а по чудесному. Студент всё ему рассказывает, богач ему верит и оказывает необходимую помощь. Лиса предстаёт озорной шутницей, которая не может спустить хвастовства. Она индикатор. И помощник. Благодаря её чарам студент узнаёт себе цену, но и обретает возможность вернуться домой, рассказав занимательную историю.  Ещё один интересный момент состоит в том, что студент не винит лису в своих злоключениях, хорошо понимая, что навлёк их на себя сам, и не в праве был рассчитывать на полученную помощь. То есть мы можем обозначить ещё одну черту этнической идентичности китайцев: умение рассматривать ситуацию, такой как она есть в данную минуту, не причитать по поводу прошлого, а жить в настоящем.

Доказать это можно, рассмотрев основополагающие  положения учений, повлиявших на формирование мировоззрения китайцев. Концентрация на настоящем, умение работать с тем, что дано сейчас – основные навыки, которые вырабатывает в себе адепт чань-буддизма, зародившегося в Китае, и оказавшего такое влияние на всю культуру региона, что профессор Д.Т. Судзуки назвал его квинтесенцией Востока. [Судзуки Д.Т. Основы дзен-буддизма. Бишкек, 1993]. Умение оценивать ситуацию в настоящем характерно для учения всех китайских школ боевых искусств, а также внутренних практик цигун и тайчи.

«- Как нам избежать жизни –и-  смерти? – спросил монах у Уммона.

- Где ты сейчас?

Чтобы что-то получить, мы должны быть в каком-то определённом месте. Когда мы убегаем, мы должны убегать откуда-то.» [Золотой век Дзен. Антология классических коанов дзен эпохи Тан. Составление и комментарии Р.Х. Блайса. СПб, Евразия, 1998, стр.131]. «Жизнь-и-смерть – это одно из положений Учения Будды, а именно Учение о Колесе Перерождений, и Страдании. Основной задачей адепта любого направления буддизма является стремление выйти из круга перерождений и страданий, который называется Сансара.

 - «человек». И отличие это состоит в том, что к
и

«Энергия, содержащаяся в человеке, так же, как и во всей вселенной, динамична. Она вечно изменяется. Перемены создают различные временные эпохи и разные среды обитания» [Вон Кью-Кит. Искусство Цигун. М., 1999, стр.19]

Какова же лиса в китайской традиции. Также как и в русской, лиса в женском обличии  -  воплощение феминности. Это всё, что делает женщину женщиной, которая использует свою внешность для достижения цели. Женщина вынуждена искать силу вне физической силы. И она находит её в хитрости, в умении поворачивать ситуацию в свою пользу. Однако, китайская традиция уделяет и особое внимание сексуальной стороне женского образа, чего нет в традиции русской. Это объясняется особенностями китайской культуры, где большое место в духовных практиках занимает физическая сторона взаимоотношений женщины и мужчины. Тело и дух, физика и метафизика в китайской культуре едины, нераздельны, любая практика содержит в себе элементы как плотского, материального, так и духовного. Русская традиция, пропитанная христианством, является противоположным примером  отношения к человеческому телу.

Ещё раз подчеркну, что в русской традиции лиса – образ через иносказание показывающий необходимое, тогда как в китайской традиции лиса всегда оборотень, и совершает свои поступки от лица своей человеческой ипостаси.

Мужские лисьи образы – это образы хитрых, коварных персонажей, однако, большое внимание уделяется их манере морочить, творить наваждения.

     Таким образом, рассмотрев проблему, можно сделать вывод о том, что предложенное сравнительное изучения сказочных персонажей открывает новые возможности для понимания глубинных различий в этнической психологии. Понимание наличия разных систем кодирования в различных культурах приводит к необходимости пристального изучения символики, стоящей за схожими на первый взгляд персонажами. Представленный в статье подход даёт возможность  глубокого понимания особенностей этнической психологии, делает образы ярче и объёмней.

1.     ван Гулик Р. Поэты и убийцы. М., 2002

2.     Золотой век Дзен. Антология классических коанов дзен эпохи Тан. Составление и комментарии Р.Х. Блайса. СПб, Евразия, 1998

3.     Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999

4.     Малявин В.В. Сумерки Дао.

5.     Судзуки Д.Т. Основы дзен-буддизма. Бишкек, 1993

6.     Торчинов Е.А. Даосизм. СПб., 1998

7.     Эко У. Отсутствующая структура. М., 2002

8.     Юнг К.Г. Человек и его символы. М., 1998