Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
ландшафт, природный ландшафт, культурный ландшафт, эволюция культурного городского ландшафта, структура культурного ландшафта.
Аннотация:в статье рассматриваются основные позиции эволюции природного ландшафта, вписываемого в городскую культурную среду, который начинает играть культуросозидающую функцию и воздействовать на психологическое состояние горожан. Ступени его преобразования разнятся в исторической ретроспективе, каждая из которых выполняет функцию соответственную конкретному времени.
Текст статьи:
В общем виде ландшафт представляет собой природный территориальный комплекс, состоящий из взаимодействующих природных или природных и антропогенных компонентов, а также комплексов более низкого таксономического ранга. Мощное развитие антропометрических и техногенных аспектов ландшафта приводит к чрезвычайному усложнению понятия «ландшафт», его членению на множество подсистем, каждая из которых соответствует определенной группе требований.
Складываются множественные направления исследования различных видов ландшафта — абиогенного, природного, элементарного, геохимического, антропогенного и др. Сопоставление ландшафтных характеристик положено в основу целого ряда научных работ, рассматривающих строение природных комплексов на топологическом уровне, воздействие общества на природную составляющую ландшафтов путем анализа балансов вещества и энергии.
Т.н. «горизонтальное» изучение пространственного взаимодействия природных явлений дополняется «вертикальным» анализом взаимоотношения между явлениями в рамках единой экосистемы. Постепенно формируется специфический научный подход, представляющий собой совокупность приемов в географических и экологических исследованиях, базирующихся на представлении о дифференциации влияния географической оболочки на систему природных территориальных комплексов.
С позиций формирования культурного ландшафта основными результатами воздействия человека на природу считаются, во-первых, расширение сферы (территории) влияния человеческой деятельности в пространстве «дикой» природы, во-вторых, постепенное накопление в ландшафте антропогенных черт, сопровождающееся переходом природных ландшафтов в категорию антропогенно измененных, а затем и собственно антропогенных ландшафтов.
Со второго тысячелетия до нашей эры вплоть до новейшего времени процесс освоения территорий представляет собой непрерывное чередование волн распространения человеческого влияния и внедрения антропогенных ландшафтов (селитебных, земледельческих, пасторальных) в структуру естественной ландшафтной «мозаики». За каждой из волн, как бы расплескивающих влияние человека на все большее пространство, неизбежно следует эпоха кризиса и спада, сопровождающаяся запустением ранее заселенных, распаханных, залуженных и осушенных земель, их возвратом в сферу влияния природных ландшафтообразующих факторов. Так, уже первый этап земледельческого освоения территории российского центра, связанный со сведением лесов, подсечно-огневым и долинным земледелием поздних фатьяновцев и финно-угорских племен, вызывает системный экологический кризис, выразившийся в активизации эоловых процессов и погребении темноцветных окультуренных почв под дюнами высоких пойм и надпойменных террас [6].
Анализ исторических данных, материалов писцовых и межевых книг, старых картографических источников приводит к выводу о неровном, волновом характере освоения пространства центра и севера русской равнины. По сравнению с предыдущей продолжительность каждой последующей волны освоения сокращается. Однако в силу своеобразия и специфики природного фона каждая волна освоения характеризуется своей мозаикой соотношения освоенных и девственных участков. Ареалы пика освоения (фазы территориальной экспансии), принадлежащие к разным волнам, не вполне совпадают между собой в пространстве, как не совпадают между собой и уменьшившиеся ареалы периодов природных катастроф, геополитических кризисов и хозяйственного упадка.
Данное несовпадение определяется, во-первых, флуктуациями климата и соответствующей естественной трансформацией ландшафтов; во-вторых, изменением техники (методов, орудий и способов) хозяйства; в-третьих, своеобразием культурной, геополитической и экономической обстановки каждой очередной волны освоения. Такие масштабные исторические явления, как первичное освоение территории и распашка земель, внутренняя колонизация и становление русской государственности происходят на фоне непрерывно меняющихся природных условий, которые им или благоприятствуют, или тормозят их развитие, иногда поворачивая вспять сам процесс территориального освоения.
По Р.В. Хохлову, подобное возникновение волн и структур, вызванное потерей устойчивости однородного равновесного состояния, по аналогии с автоколебаниями называется автоволновыми процессами [20]. При этом первостепенное значение приобретают волновой характер образования ландшафта, независимость его характерных пространственных и временных размеров от начальных условий, а в некоторых случаях — от краевых условий и геометрических размеров системы.
Каждая последующая волна освоения, с одной стороны, размывает предыдущий рисунок соотношения освоенных и нетронутых участков, с другой стороны, наследует отдельные, наиболее устойчивые элементы этого рисунка. Изменчивость культурного ландшафта вполне закономерна. С одной стороны, единожды найденные в ландшафте места уже не выпадают из зоны человеческого внимания, поскольку обладают целым рядом «полезностей», красивы и удобны. Это обстоятельство объясняет устойчивость в древности освоенных «локусов» в современном ландшафте.
С другой стороны, пространства, «отнятые у природы» в условиях климатического оптимума и занимающие не самое выгодное положение в ландшафте (с точки зрения земледельческого использования), иногда забрасываются в следующую временную фазу при неблагоприятных условиях содержания, поскольку усилия, необходимые для их поддержания в культурном состоянии, превышают наличные человеческие возможности. На территориях российского центра и севера, поныне находящихся в зоне неустойчивого земледелия, в периоды спада хозяйственной активности ландшафтные особенности часто выступают в роли лимитирующих факторов [13]. Так, избыточное увлажнение, повсеместное распространение глеевых и глееватых почв, череда дождливых и прохладных вегетационных периодов приводят к выпадению из пахотного клина слабодренированных участков. Поэтому современный рисунок освоения пространства, выражаемый мозаикой белых и зеленых контуров топографической карты, содержит в себе ряд гетерогенных элементов, унаследованных в течение длительного времени от различных волн — циклов деятельности человека в ландшафте.
На основании реакционно-диффузионных циклов деятельности человека становится возможным решение проблемы самоорганизации ландшафта, который, в конечном счете, выстраивается как непрерывная, основанная на нелинейных дифференциальных позициях и частных производных модель самовоспроизведения. Любая функция состояния, в том числе и энтропия, не может быть положена в основу критерия устойчивости состояния ландшафта. Следовательно, на основании общей теории структур в неравновесных средах ландшафт можно рассматривать как естественное развитие и обобщение системы идей и подходов классической нелинейной культуры, адекватное новым задачам.
Нелинейный модуль освоения территории играет существенную роль в современных социально-экономических процессах, когда специфика нового производства вступает в противовес с якобы рудиментарными элементами прежней мозаики территориальной организации жизнедеятельности человека. Данные противоречия лежат в основе проблемы «малых «неперспективных деревень», затрагивающей вопросы уничтожения многих древних элементов при объединении пашен в «аэродромные поля», искоренении кустарников, опушек, пустошей и пойм. В итоге этих односторонних и недальновидных преобразований ландшафт становится все более однообразным и примитивным, незащищенным и скудным, обреченным на деградацию, что приводит к экологическим кризисам, вызванным изменением природного фона в неблагоприятную по отношению к формируемому ландшафту сторону [5].
В ходе развития культурного ландшафта человек постоянно использует операции пространственного анализа и синтеза, проявляющиеся, соответственно, в процессах декомпозиции дикой природы или ландшафта предшествующей эпохи и агрегирования их в составе культурного ландшафта.
Декомпозиция осуществляется на начальных этапах освоения, когда пространство дикой природы как бы разбивается на элементы в соответствии с нуждами человека. При этом первостепенное значение в выборе территории играет природное ландшафтное разнообразие. Прежде всего осваиваются зоны, включающие несколько ландшафтно-контактных участков, природных экотонов (площадки боровых террас над руслом небольших рек — «мысы», высокие пойменные гривы, сохранившие фрагменты широколиственных рощ, «камерные» долины притоков овражного типа, дюны речных долин, вершины небольших зандровых холмов вблизи рек, крутые холмы на водоразделах).
Проводимая на протяжении столетий постоянная детализация элементов (функциональных мест) культурного ландшафта приводит к возникновению их современного разнообразия, охватывающего места для жилья (селитебные элементы), места для пашен, лугов и пастбищ (агроценозы), линейные связующие элементы — дороги и реки и т.д. В этом смысле освоение территории характеризуется как типично итеративный процесс.
Разделение между природными образованиями и элементами культурного ландшафта не является ярко выраженным. Селитебные места и пашни (антропогенные элементы культурного ландшафта), соседствуют с пастбищами (антропогенно измененными элементами), те, в свою очередь, с элементами, незначительно трансформированными человеком (охотничьими угодьями, путиками крестьян, зверинцами феодалов). Роль естественных разделов между волостями играют реки, крупные болотные или лесные массивы. Многие волостные границы сохраняются в итоговом рисунке освоения как рубежные природные элементы культурного ландшафта, ныне играющие роль блоков экологического каркаса, дистанцированных от очагов и осей хозяйственного развития.
Декомпозиция развивается вширь — за счет освоения новых участков, и вглубь — путем детализации свойств уже выделенных элементов ландшафта. Смысл декомпозиции заключается в преодолении сложности и избыточной информационности природы, в приведении хаоса в порядок, в борьбе с энтропией. Реализация простых моделей освоения дополняется их последовательным, итеративным усложнением.
Другой неотъемлемой стороной процесса освоения является агрегирование мест в пространстве культурного ландшафта, установление определенных отношений на заданном множестве элементов.
Элементарное агрегирование — это постепенное, «эволюционное» укрупнение полей в сельском ландшафте российского центра и севера, где по склонам моренных холмов и песчаных камов в соответствии с гребне-килевыми элементами тянутся мелкие, распахиваемые по водостоку «гоны» земли. Мелкоконтурность является отражением своеобразной экологической нормы в силу хозяйственной нецелесообразности объединения в одном контуре нескольких участков пашни с резко различными почвенными условиями. По прошествии многих десятилетий, когда под воздействием эксплуатации агроландшафт теряет естественную контрастность (запахиваются границы между почвенными разностями, делювиальные шлейфы опускаются в ложбины между холмами и др.), становится возможным элементарное агрегирование — компоновка отдельных угодий в более крупные контуры
Используя понятия пространственного анализа и синтеза, элементы культурного ландшафта можно назвать пространственным конфигуратором. Смена конфигуратора трансформирует рисунок освоения, такие его качества, как дисперсность, площадь отдельной хозяйственной единицы в ландшафте, людность поселений, характер границ освоенного ландшафта и др.
Так, в пространственном плане апогей освоения центральных российских территорий достигается в конце XVI века, когда выставление починков и заимок, ведение работ по расчистке леса и образование новых деревень приводят к появлению максимального за всю историю центра Руси числа населенных пунктов. Подъем следующей волны освоения происходит уже в рамках совершенно иного пространственного конфигуратора, сложившегося под воздействием роста поместного и вотчинного землевладения, свертывания крестьянской инициативы, закрепощения крестьян. Начавшееся возобновление освоения захватывает иные урочища, а заброшенные пашни иногда вовсе не возвращаются в хозяйственный оборот [14].
Таким образом, эволюция развития культурного ландшафта развивается от простого к сложному как в смысле охвата участков, обойденных при первоначальном освоении территории дикой природы (вторичная колонизация), так и в смысле итеративного познания и использования свойств отдельных ландшафтных элементов — полей, лугов, речных пойм и болот. Осваивая ландшафт, человек в течение длительного времени осуществляет последовательные действия, разлагая многослойную природную структуру на элементарные природно-антропогенные составляющие до поры достижения неделимости природного фрагмента или общей устойчивости полученной модели.
Исторически складывается разделение ландшафтов на два логических цикла. По степени преобразования и культурного освоения исходного природного ландшафта различаются ландшафты целенаправленно созданные, естественно развившиеся и ассоциативные. По жизнеспособности сформировавшегося ландшафта — ландшафты ископаемые, реликтовые и развивающиеся. Первая характеристика позволяет рассматривать ландшафты в соответствии с разнообразием форм и способов их создания, вторая свидетельствует о степени уязвимости ландшафта. Обе они весьма важны при идентификации ландшафта и определении стратегии управления им как объектом наследия [4].
Целенаправленно созданные ландшафты (объекты ландшафтной архитектуры, парки и сады) создаются в соответствии с замыслом художника и характеризуются определенной планировочной композицией. В своем развитии данная форма ландшафта подчинена целеполагающей деятельности человека; в ней преобладают антропогенные элементы, основанные или возникшие на месте природных образований. Целенаправленно созданные ландшафты представляют наибольший интерес в культурологическом аспекте, поскольку формирование их облика максимально подчинено творческому замыслу создателей.
В естественно развившихся ландшафтах природные процессы в результате длительных, целенаправленных воздействий человека претерпевают определенные изменения. При адаптации природных компонентов ландшафта к этим изменениям формируются ландшафтные комплексы, в которых сложным образом переплетаются процессы природной эволюции и целенаправленной человеческой деятельности. К ним относятся многие сельские, в том числе и мелиорированные ландшафты, исторические индустриальные ландшафты. Они чаще всего формируются благодаря аборигенным культурам, находящимся в абсолютной гармонии с окружающей их природой и идентифицирующим свой микрокосмос как часть природы.
Ландшафты ископаемые, реликтовые и развивающиеся выделяются как субкатегории не только естественно развившихся, но и целенаправленно созданных ландшафтов. Ископаемые ландшафты включают памятники археологического или палеонтологического наследия (руины древних городов, курганные комплексы, оазисы древних или сменивших географический ареал культурных общностей), сформировавшие облик ландшафта, но утратившие функции носителя культурной традиции.
Реликтовые ландшафты – это, в основном, «угасающие» ландшафты, оказавшиеся в окружении чуждой им культурной среды или испытавшие воздействие изменившихся природных условий. Несмотря на исчезновение носителей культуры, создавших данный ландшафт, он сам сохраняется в прежних своих формах и паллиативных функциях усилиями представителей другой культуры, использующих ландшафт для своих собственных целей. В России к названным ландшафтам относятся усадебные, дворцово-парковые и некоторые монастырские ландшафты.
Развивающийся ландшафт (если он представляет интерес в качестве объекта наследия), связан с географически детерминированными традиционными аборигенными культурами, такими как культуры американских индейцев, африканских племен, северных евразийских народов. Возможность существования перечисленных культур напрямую связана с сохранностью природных свойств ландшафта [7, 9].
Ассоциативные ландшафты включаются в историко-культурное пространство в качестве памятных мест, мест творчества, сакральных местностей и т.д. без изменения собственной естественной ритмики и эволюции. В ассоциативных ландшафтах культурная составляющая часто представлена не в материальной, а в ментальной форме, по ассоциации объекта с каким-либо феноменом культуры.
Культурный ландшафт – это сложное историческое образование. Изучение эволюции развития культурного ландшафта чрезвычайно актуально в наше время, когда объектом глубокого теоретического осмысления и конкретного научного исследования становятся процессы урбанизации, феномен города. Перспективную область научных изысканий создают проблемы формирования городского культурного ландшафта. Он относится к числу чрезвычайно сложных и полиморфных явлений, в значительной степени характеризующих уровень развития человеческой культуры в целом и самостоятельно функционирующей отдельной личности.
Понимание статуса города как особого социального и культурного явления формируется в античной Греции. В классическом греческом языке слово «полис» имеет три значения: «город», «государство» и «гражданская община», или «коллектив граждан». По мнению А.А. Правоторовой, древние греки приоритетным считают третье значение слова – «гражданская община», или «коллектив граждан», поскольку в каждом полисе они видят, прежде всего, составляющих его живых людей, без которых данное понятие превращается в отвлеченную абстракцию. Давая понять собеседнику, что речь идёт о чём-то большем, чем просто город, греки упоминают: «афиняне», «милетяне», «коринфяне» и т.д.
Именно так обозначаются отдельные полисы в надписях, например, в межгосударственных договорах и в сочинениях греческих историков. В «Истории Пелопоннесской войны» греческий историк Фукидид (460-396 г.г. до н.э.) приводит характерное высказывание афинского политика и стратега Никия: «Полис – это, прежде всего люди (буквально: «мужи»), а не стены города или корабли» [17].
В связи с этим, особая роль отводится субъектам города, обнаруживающим склонность к самоорганизации, координации совместных действий. Возникают новые способы организации деятельности людей и новое отношение к коллективной деятельности.
Возведение крепостных стен вокруг города предполагает составление согласованного плана действий, а затем проведение рационально организованной работы сотен людей на протяжении многих лет. Использование укреплений для защиты городского населения от неприятеля невозможно без инициативы, самопожертвования и стойкости горожан, без их способности к сохранению своей свободы, самостоятельности и самоидентичности [4, 17].
Города порождают условия для сопоставления, обсуждения и осмысления идей управления общественной и эстетической жизнью. Рефлексивная работа, состоящая из планирования и развития новых перспективных практик, изобретения и распространения политических новаций, осуществляется публично и элитарно.
В древнегреческих городах создаются целостные концепции управления и самоуправления. Аристотель впервые инвентаризирует, нравственно квалифицирует и классифицирует политические формы «естественного» государственного устройства. К наилучшим формам он относит монархию, аристократию и умеренную демократию, к наихудшим — тиранию, олигархию, охлократию [1].
Жители древнегреческих городов впервые осознают недостатки одномерной, моноконцептуальной политики, понимая, что процветание общества зависит не только от интеллекта и намерений правителей-философов, мудрецов. Прогрессивное развитие общества обеспечивается высоким уровнем гражданской зрелости и активности горожан, их терпимостью к многообразию мнений сограждан, способностью к выполнению законов и гражданского долга, и, наконец, красотой местообитания. Эстетизация места жительства, воспринимаемая как разумность, удобство и красота, реализуется в своды идей, способных направлять жизнь сначала отдельных небольших социальных групп, затем всего города, впоследствии их влияние оказывает воздействие на управление государством.
Особое внимание, уделяемое культуре окружающей среды, считается важнейшей составляющей социальной жизни. Ландшафтные аспекты становятся предметом теоретической дискуссии в узком кругу учёных знатоков, обсуждаются как практика политических переворотов, направленная на реализацию заговоров и мятежей (в Японии, Голландии и др.).
Лавинообразное усложнение социальной жизни в городах, развитие межгрупповых взаимодействий, влекут необходимость закрепления позитивного опыта социальной кооперации в городском ландшафте. Большое значение имеют приобретение и фиксация опыта противодействия асоциальности. Рефлексивное отношение к социальным практикам с неизбежностью приводит к формированию и совершенствованию гражданского законодательства, изданию обязательных для горожан публичных законодательных актов.
Впоследствии оно служит стимулом к созданию комплексных законодательных конституций и кодексов, включающих положительный исторический опыт управления государством и способствующих эффективному политическому и экономическому управлению в городах и в провинции. Так, кодекс Юстиниана включает отрывки из конституций, распоряжений императоров, начиная со II в. н. э., объединенные в двенадцать книг по церковному, уголовному, гражданскому праву, финансовым, градообразующим и другим вопросам [12].
Постепенно в городской среде возникает сложная, но прочная ткань социальных установок, законов и социальных институтов, делающая возможной совместную пространственно организованную, эстетизированную и скоординированную жизнь. Социальная жизнь городских сообществ в густонаселенных городах становится доступной для рационального управления и планомерного развития. Это положение признается справедливым для отдельного человека и общества в целом [16].
Горожане не только постигают естественные социальные закономерности, но и создают на их основе искусственные механизмы протекции своей целенаправленной деятельности и контроля за «правильным» исполнением деятельности другими членами общества. Для гарантии устойчивости социальных отношений, от которых зависит существование группы или общества, создается система учреждений, контролирующих поведение членов. В этой системе «социального контроля» особенно важную роль выполняют институты, в совокупности с остальными структурами создающие эстетически организованное городское пространство. При этом в городском ландшафте почти зеркально отражается разнообразие и сложность социальных практик.
В городах возникает и развивается подавляющее большинство специальных ландшафтных ремесел и профессий. Усложнение практических технологий делает необходимым внимательное отношение людей к способам своих действий, приводящим к определенным результатам. Рефлексивное отношение к собственной профессиональной деятельности, присутствие «внешнего наблюдателя» (например, внимание ученика или коллеги к мастеру) становятся предпосылками для описания деятельностей как процессов.
Рациональное описание актов деятельности создает принципиально новые возможности для передачи профессионального социального опыта путём последовательного изложения и логического обоснования. Подобное отношение дает мастеру возможность для очищения предшествующего практического опыта от случайностей, для совершенствования уровня мастерства путём допустимых комбинаций отдельных элементов и, наконец, для эффективной передачи опыта – обучения.
Культурный ландшафт, как среда обитания, становится социально обозначенным и сконструированным явлением посредством занесения социальных реальностей в физический мир. Как способ присвоения, социальной организации и структурирования пространства обитания [14] культурный ландшафт выступает как социальное пространство, выражающее формы существования различных пространственно-временных отношений (так называемых «хронотопов»), в рамках которых реализуются соответствующие типы и модели его освоения. Так, силовой подход к социуму порождает отношение к природе с позиций силы (покорение, захват пространства). При этом возникает пространственная организация с сакральным благоустроенным центром и эксплуатируемой, неприглядной периферией.
Во всех хронотопах имперское освоение пространства уничтожает этнически укорененные типы культурного ландшафта, превращая пространство в «территорию» — некий субстрат для развертывания сугубо сырьевой деятельности с неизменно негативными последствиями. В начале XX века подобная участь постигает русский провинциальный сельский ландшафт, который после намеренного представления в невыгодном ракурсе (так называемого «обнуления»), вновь осваивается как целинная территория с сопутствующим уничтожением многих ландшафтных элементов.
Примером утраты норм жизни в ландшафте являются события советской культуры середины XX века. В связи с утвержденным государственной политикой лимитом численности населения крупных городов создаются агломерации. Города и посёлки, расположенные в ареале влияния крупного города в пределах двухчасовой доступности, становятся «буферной» зоной, принимающей на себя нагрузку центростремительной миграции. Переселение в агломерацию создает для мигрантов условия работы и учебы, бытового обслуживания и отдыха, приближающиеся к условиям жизни в крупном городе. Периферия агломерации превращается, отчасти, в «спальный» район с собственным специфическим визуальным дизайном.
В течение нескольких десятилетий формируется довольно плотный слой населения, состоящий из горожан в первом поколении. В результате этого городские традиции, сложившиеся в России к началу ХХ века, под давлением прибывшей массы населения перестают развиваться и полноценно дифференцироваться. Новое население расслаивается по «негородским» основаниям: соседству, землячеству, родству. Остаточные виды городской социокультурной дифференцированности видоизменяются, часто деградируя или совсем исчезая [4, 6].
Вопреки жёсткому государственному нормированию вместимости учреждений обслуживания, жители города в своём социальном поведении используют пространственные элементы, соответствующие их приоритетам. В результате выделяются зоны наиболее активного посещения, такие как общегородской центр и общественные транспортные узлы. Объективная фиксация избирательного поведения человека в городе приводит к наличию двух карт города, одна из которых отражает проектно-планировочные реалии, а другая — социально-поведенческие [11].
Городской культурный ландшафт, являясь открытой системой, испытывает на себе множественные влияния и представляет собой живую самоорганизующуюся систему, выбирающую позиции, наиболее оптимальные для своего существования. С учетом понимания ландшафта как структуры, занимающейся различными процессами самоорганизации пространства при любой степени общности, возможно предположение некой «жесткости» объекта — способности сохранения тождества самому себе при различных внешних и внутренних изменениях.
В качестве амбивалентного образования возникает понятие хаоса ландшафта как состояния, полностью лишенного всякой структурной организации. Тем не менее, как показывает тщательный анализ, такое представление о хаосе ландшафта неверно. Элементы, характеризуемые как хаотичные, являются, с точки зрения градостроителей, удобными для жителей города, следовательно, функциональными. В итоге, при определенных параметрах траектория городского культурного ландшафта становится столь неоднозначной, что, по мнению внешних наблюдателей, некоторые ее характеристики принимаются как случайные.
Подробное изучение трансформации городского культурного ландшафта показывает, что он вписывается в самые различные физические ситуации (тепловая конвекция в атмосфере, бегущие электромагнитные волны), постоянно аттрактируя, притягивая особые точки предельных циклов.
Многоцелевое назначение городского ландшафта обусловливает его изучение с разных сторон: территориально-функциональной, где в плановой композиции выражается композиционное взаимодействие города и ландшафта; во взаимодействии озелененных пространств и застройки; во взаимодействии отдельных функциональных зон. Интересен композиционный аспект формирования городского культурного ландшафта, исследующий взаимосвязанные проблемы создания фонового ландшафта и развития системы городских доминант главной ландшафтной системы.
Роль ландшафтных компонентов проявляется в двух уровнях: крупнейшие членения участвуют в формировании образа города в целом, его панорамы вместе с крупными архитектурными ансамблями. Более мелкие членения участвуют в формировании внутренних городских ландшафтных композиций. Осознание важности сочетания данных уровней позволяет создать выразительный архитектурно- художественный облик города.
К сожалению, важный показатель разнообразия городского культурного ландшафта недостаточно активно принимается во внимание общественным сознанием, недооценивается профессиональными градостроителями, управленцами и политиками. В региональном планировании может быть успешно востребовано ранжирование элементов городского ландшафта, т.к. оно достаточно полно характеризует территории развития культурного ландшафта на основе их системного анализа.
Специальной научно-методической проработки, выхода за рамки традиционных подходов к созданию информационных систем по памятникам культуры требуют выявление, типология, описание и представление городских культурных ландшафтов в общей сети объектов культурного наследия.
Учитывая, что действительность не ограничивается четкими схематическими рамками, необходимо принимать во внимание метаморфозы культурных ландшафтов. Можно привести примеры убыстрения хода времени в традиционных культурных ландшафтах под воздействием естественных и антропогенных причин, меняющих их место в классификации и т.д.
Полисемантика понятия культурного ландшафта выделяет его в качестве предмета особой сложности изучения. Следующая ступень исследования эволюции развития культурного ландшафта может быть связана со смысловыми аспектами ландшафта. Смыслополагание ландшафта является актуальной проблемой, значимость которой подтверждается новыми научными данными, в частности, в области биоэнергетики, закрепляющей за конкретной территорией особые свойства, обусловленные деятельностью человека. Обращение к данной теме предоставляет возможность изучения ландшафтных мест с точки зрения создания благоприятных условий проживания, развития творческих способностей личности.
Литература.
1. Аристотель. Метафизика // Соч. в 4-х т.т. – М., 1975.
2. Арманд А.Д. Ландшафт как конструкция. — М., 2003.
3. Белкин А. Городской ландшафт. — М., 1998.
4. Веденин Ю.А. Очерки по географии искусства. – СПб., 1997.
5. Глазычев В.Л. Социально-эстетическая интерпретация городской среды. — М., 1984.
6. Дедиль Ж. Сады. — М., 1987.
7. Иорданский В. Хаос и гармония. — М., 1982.
8. Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. — М., 2003.
9. Каганский В.Л. К феноменологии урбанизированных ландшафтных сред // Городская среда: проблемы существования. — М., 1990.
10. Калуцков В.Н. Топос и культурный ландшафт // География и природные ресурсы. – 2002. — №3.
11. Коган Л. Город и политика: российские уроки. — М., 2003.
12. Кодекс Юстиниана. — М., 2003.
13. Красовская Т.М. Культурный ландшафт районов Крайнего Севера России как основа устойчивого развития территории // Культурный ландшафт: вопросы теории и методологии. – Смоленск, 1998.
14. Культурный ландшафт: вопросы теории и методологии исследования. — Смоленск, 2003.
15. Лямин В.С. Теоретико-познавательная роль категории «географическая картина мира» // МГУ, ВСГ. – 2000. — №3.
16. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. — М., 1994.
17. Правоторова А.А. Прозрачность и мониторинг как условия городского существования. — М., 2005.
18. Ромах О.В. Культурология. Теория культуры. — Тамбов, 2002.
19. Туровский Р.Ф. Культурные ландшафты России. — М., 2004.
20. Черняк В. Строительные уроки русских мастеров. — М., 1987.