Раздел: не указан
Ключевые слова:
не указаны
Аннотация:не указана
Текст статьи:
Тайна красоты тревожит человечество на протяжении веков. Множество суждений о ней было высказано в истории.
Древнейшие цивилизации оставили памятники, в которых запечатлены философские и эстетические воззрения древних народов. Шумерская цивилизация – одна из древнейших. Уже в 25 веке до н.э. она знала письменность. В одном из текстов – «Лето и зима, или Энлиль выбирает бога – покровителя земледельцев» — зафиксирован первый в истории человечества спор по поводу поныне актуальной проблемы: каково взаимоотношение прекрасного с полезным. Энлиль (бог ым. Энлиль (бог оздать на земле изобилие и сотворил двух братьев: Эмеша (лето) и Энтена(зиму). Братья спорят, кто из них прекраснее. Рассудил их спор Энлиль, сочтя прекраснейшим самого полезного:
…Воды, приносящие жизнь всем странам, поручены Энтену,
Земледельцу богов, который производит все.
Эмеш, сын мой, как же ты можешь сравнивать себя с твоим братом Энтеном!
Выраженная здесь эстетическая концепция предвосхищает сократовскую идею: наиболее полезное – самое красивое.
Отождествляется утилитарное и эстетическое и в древней шумерской поэме «Инанна выбирает мужа», повествующей о том, как бог солнца Уту уговаривает свою сестру Инанну выйти замуж за бога пастухов Думузи. Инанна склонна предпочесть бога земледельцев бога Энкимду. «Земледелец? Чем же он лучше меня?» — спрашивает бог пастухов Думузи и доказывает, что поскольку он дает людям сыр, сливки, кожу, шерсть, то есть кормит, одевает и обувает, то он полезнее бога земледелия, дающего только хлеб и бобы. Инанна останавливает свой выбор на боге пастухов, который в большей мере обеспечивает людей всем необходимым. Первостепенная значимость скотоводства в шумерской экономике, его особая полезность определяют в данном тексте большую красоту бога пастухов и соответственно его большее право войти в семью бога солнца.
У древних египтян в литературных произведениях, в гимнах богам, жизнеописаниях фараонову заключено много глубоких теоретических идей о природе искусства и об эстетических свойствах действительности. Так, в древнеегипетском папирусе времен Среднего царства воспевается красота Нила. В этом гимне красота характеризуется как творение жизни, как источник ее продолжения и созидания ее благ. Древние египтяне полагали, что красота есть жизнь. Так, в гимне, воспевающем бога Атона, говорится:
Ты подаешь жизнь сердцам своею
Красотою, которая и есть жизнь.
У древних народов отношение к миру сохраняло свою целостность, а эстетический интерес еще не вычленялся в самостоятельную сферу и не полностью отделился от практического, поэтому любое их отношение к миру было эстетическим.
У первых натурфилософов в единстве выступают эстетическое и космологическое: прекрасное – это вселенская гармония, красота мироздания (слово «космос» означает одновременно: мироздание, мир, украшение, наряд, красота, порядок, гармония; не случайно оно имеет единый корень со словом «косметика»).
Красота гармонична. Гармония выступает там, где есть неравенство, единство многообразного. Равное и непротиворечивое в гармонии не нуждается. Там же, где противоположности находятся в «соразмерной смеси», там благо человека. Музыкальная гармония – частный случай гармонии мировой, её звуковое выражение. Красота выступает как мера гармоничности. Истинности бытия. Созвучности космосу. Пифагорейцы развивали учение о «гармонии сфер»: планеты окружены воздухом и прикреплены к прозрачным сферам. Интервалы между сферами соотносятся между собой, как интервалы тонов октавы. Планеты движутся, издавая звуки, и высота звука зависит от их движения. Однако наше ухо не способно уловить мировую гармонию сфер.
Для Гераклита гармония не статичное равновесие, как для пифагорейцев, а движущиеся, динамическое состояние. Самым сильным и центральным образом у Гераклита является огонь. С пламенем, пожирающим существующие, превращающие его в пепел, чтобы снова было возможно рождение, за которым последует смерть, сравнивает Гераклит судьбы всего существующего. Красота жизни есть красота борьбы, вечного умирания и вечного восстановления, возрождения из пепла во все новых формах. Красота – извечная природа огня, из противоречия сплетенного, в будущие устремленного. Противоречие – созидатель гармонии и условие существования прекрасного: расходящиеся сходится, прекраснейшее с согласия лиры происходит из противоположности. Два конца натянутого лука и лиры в своем расходящемся стремлении производят согласное действие. В единстве борющихся противоположностей Гераклит видит структуру прекрасного. Образ лука теоретически моделировал идеалистическую структуру гармонии и обладал высокой степенью исторической точности: лук – предшественник и прародитель музыкального звука; к нему восходят своим происхождением все струнные инструменты.
Гераклит впервые в истории эстетики поставил вопрос о характере восприятия прекрасного: оно постигается не с помощью вычислений или отвлеченного мышления, а лишь путем созерцания. Как можно исчислить и изменить бесконечно меняющийся огонь? Для постижении сути огня-красоты, по Гераклиту, необходим искусный инструмент: огнеподобность мышления его диалектичность. Постижение природы красоты, по Гераклиту, равнозначно раскрытию противоречий сущности жизни, рождение и умирание, борьбы и единств.
Учение другого древнегреческого материалиста, Эмпедокла, также присуще единство космогонии и эстетики. Философ полагал, что мир состоит из четырех первоэлементов: огня, воздуха, воды и земли. Их соединяет любовь, которая рождает гармонию и красоту, и разъединяет вражда, вызывающая хаос и безобразное. Натурфилософия Эмпедокла присуща идеи эволюционизма. Начальный период развития живой природы, по Эмпедоклу, — это эпоха одночленных разрозненных органов: блуждали руки лишенные плеч, двигались глаза лишенные лба, и т.д. Затем, эти органы стали случайно и хаотично соединятся. Наступила эпоха чудовищ – цельных существ, не имевших, однако, гармонии в соединении органов. Лишь в современную эпоху возникли животные и люди, целесообразно и гармонично организованны. Эволюция живого для Эмпедокла есть эстетическое совершение мира, процесс становления его красоты.
Атомист Демокрит, выдвинул категорию мира и развил гедонистическую концепцию т.е. жить нужно наслаждаясь, причем наслаждаться только прекрасным, и только в меру. «Не следует стремиться ко всякому наслаждению, но только к такому, которое связанно с прекрасным». «Тому, кто переступает правильную меру, самое приятное может стать самым неприятным».
Платон в диалогах дает многосторонний и глубокий анализ красоты. Так, в диалоге «Гиппий Большой» он ищет ответ не на вопрос «что прекрасное?», а на вопрос «что есть прекрасное?», пытаясь охарактеризовать самую сущность красоты. Платон сталкивает в своем произведении двух персонажей: Гиппия и Сократа. Последний старается подвести своего собеседника к правильному решению.
Сократ спрашивает: «Что есть прекрасное?» Гиппий отвечает «Прекрасное девушка, несомненно, есть что-то прекрасное». Этот ответ указывает на исходный момент в истории прекрасного признание его конкретности. Однако прекрасное не только конкретно, единично, но и присуще ряду явлений: Сократ поддерживает это, возражая Гиппию: «…а прекрасная кобылица,…а прекрасная лира,…а прекрасный горшок разве не есть что-то прекрасное?» он подводит собеседника к выводу что прекрасное есть общее, проявляющееся через единичное, конкретность, обладающая всеобщностью. Гиппию кажется не удачным ставить в один ценностный ряд прекрасную женщину и горшок. Сократ же, обращая внимание на относительность прекрасного для определения степени красоты вещи важно сопоставить ее с другими, — вспоминает изречение Гераклита: «Из обезьян прекраснейшая безобразна, если сравнивать ее с человеческим родом.…Из людей мудрейший по сравнению с богом покажется обезьяной – и по мудрости, и по красоте, и по всему остальному»
Пытаясь отыскать абсолютно прекрасное, Гиппий предполагает, что это золото. однако, Сократ обращает внимание на то, что Фидий сделал прекрасную скульптуру Афины не из золота, а из слоновой кости. Более того, в сочетании с глиняным горшком прекрасна фиговая ложка, а золотая безобразна. Тогда может быть красота – это обыденное, нормальное, обще принятое, веками сложившиеся и освященная традициями течение жизни? «…Я утверждаю, — говорит Гиппий, — что всегда и везде прекраснее всего для каждого мужа быть богатым, здоровым, пользоваться подсчетом у эллинов и, достигнув старости устроив своим родителям, когда они умрут прекрасные похороны, быть прекрасно и пышно погребенным своими детьми». Однако Сократ замечает, что здесь не схватывается исключительная: ведь на героев, рожденными бессмертными богами, и на самих богов это определение не распрастранимо, а им нельзя отказать в красоте.
Наконец, спорящий подходит к такому определению, красота – уместное, подходящее, пригодное. Но Сократ напоминает, что существует явление, весьма пригодное для совершение зла; они далеки от прекрасного. Тогда не есть ли красота то что пригодно к совершению добра, т.е. полезное? Это предположение, вводящее в определение прекрасного утилитарное начало, также отвергается: определение красивого, будто оно есть полезное…Вовсе не есть самое красивое определение». Возникает новый, сенсуалистическо-гедонистический подход к красивому, который рассматривается как источник удовольствия: «…красивое – это приятное благодаря слуху и зрению», а «приятное, связанное со всеми остальными ощущениями, получаемыми от пищи, питья, любовных утех и так далее» выносится за пределы прекрасного. Далее Платон разделяет физически и духовно красивое; в уста Сократа вкладываются не решенные резона вопросы: а прекрасные действия и законы? Разве они бывают нам приятные через слух и зрение?
Затем, делается попытка сочетать утилитарное, сенсуалистическое-гедонистическое и этическое определение: красота – «удовольствие которое полезно», а полезно «то, чем производится добро». Но Платон различает добро и красоту. Его Сократ говорит: «…не благо не может быть прекрасным, ни прекрасное благо, если только каждое из них есть нечто иное».
Столкновение мнений Гиппия и Сократа, так и не приводит к окончательному определению красоты. Но это вовсе не свидетельствует о теоретической бесплодности дискуссий. В ходе спора красивое анализируется весьма всестороннее и диалектичнее. И все же так высший выводов полемики звучит заключительная фраза диалога: «Прекрасное – трудно».
В диалоге «Филеб», Платон утверждает, что красота не есть красота самих живых существ или картин, а «прямое и круглое», т.е. абстрактная красота поверхности тела, форму, отделенное от содержания: «…я называю это прекрасным не по отношению к чему- либо, как это можно сказать о других вещах, но вечно прекрасным самим по себе, по своей природе…». Философ ищет красоту в геометрических телах, в пропорциональности. В конечном счете, красота для Платона Эстетически своеобразная идея познать которую человек может, толь находясь в особом состоянии одержимости, вдохновения, через воспоминания бессмертной души о том времени, когда она еще не вселилась в смертное тело и прибывало в мире идей. Платон впервые акцентирует внимание на восприятии прекрасного и рассматривает красоту, как момент эстетически духовного отношения человечества, а не как чисто природное свойство внешних предметов. Такое понимание красивого признают его «сверхчувствительность» однако не природность красоты для Платона есть следствие первичности духа, роль в ее образовании общественно исторической практики совершенство не учитывается.
Наиболее ценное учение о красоте многостороннее ее характеристики и мысли о специфичности эстетического переживания (прекрасное «возбуждает» некоторые особенные, свойственные только ему «наслаждение»), а так же то, что древне греческий философ диалектически анализировал красивое как свойство особого рода, как результат духовно-человеческого одухотворенного отношения к миру.
Для Аристотеля, в отличие от Платона, прекрасное не объективная идея, объективное качество вещей: «…Прекрасное – и животное и всякая вещь, состоящая из известных частей, должно не только иметь последний порядок но и обладать ей никакую попало величиной: красота заключается в величине и порядке.» Аристотель здесь дает структурную характеристику прекрасного и обращает внимание на величину пропорции, как на его свойства. Продолжая пифагорейскую традицию, он утверждает, что постижение этих свойств может способствовать математика.
Аристотель выдвинул принцип соразмерности человека и прекрасного предмета: «…не чрезмерно малое существо не могло бы стать красивым, так как обозрение его сделанное, в почти не заметное время сливается, не чрезмерно большое, так как обозрение его совершенствуется не сразу, но совершенство и целостность его теряются…». По Аристотелю, красивое – не слишком большое, не слишком маленькое. Это по детски наивное суждение содержит в себе гениальную идею. Красота выступает, как мера, а мерой всего здесь является человек. Именно в сравнение с ним прекрасный предмет не должен быть «чрезмерным». Эта концепция прекрасного теоретически соответствовала гуманистической художественной практике античного искусства. Греческий Парфенон, например, в отличие от египетской пирамиды, не слишком большой и не слишком маленький: он достаточно маленький чтобы, не подавлять человека и достаточно большой чтобы выразить величие Афинян, его создавших.
Мистика красоты всегда интересовала человека. В течении веков философы пытались проникнуть рациональным анализом в мистику красоты. Красота во все времена является нормой человеческой жизни и стремление к ней, попытки ее изучения это естественная потребность любого из нас.